Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть I - 1878 – лето 1907 года

За рубежом первые книги о Сталине стали появляться еще в 1930-х гг., они были, конечно же, частью политической публицистики и заложили традицию, так или иначе оказывавшую влияние на последующих авторов. Западные ученые не могли пользоваться советскими архивами, небезосновательно не доверяли официозным историко-партийным изданиям (к тому же, наверное, не все эти издания были им физически доступны) и основывались прежде всего на эмигрантских мемуарах. Рассказы эмигрантов, политических (а зачастую и личных) противников Сталина, именно в силу этого считались более объективными – в противовес его безудержной апологетике. Исследователи охотно ссылались на книги Л. Д. Троцкого («Портреты революционеров», «Сталин»), воспоминания И. Иремашвили, Г.Уратадзе, Р.Арсенидзе. Книга Иремашвили появилась в 1932 г. и долго служила одним из основных источников для выходивших за пределами СССР работ о советском диктаторе. Незаконченная книга Троцкого о Сталине впервые увидела свет в 1941 г. Говоря об их информационных возможностях, следует отметить, что Иремашвили, приятель Иосифа Джугашвили по горийскому духовному училищу и тифлисской семинарии, достаточно рано примкнул к меньшевикам, следовательно, он лишь в какой-то степени являлся непосредственным свидетелем деятельности Джугашвили в рядах большевиков. Не был таковым и Троцкий, осведомленность о более поздних партийных делах не делала его знатоком революционного подполья в Закавказье периода первой русской революции. Впрочем, в отличие от других писавших за рубежом авторов он обладал материалом, почерпнутым из советских историко-партийных публикаций 1920-х гг., и общим знанием партийной истории. Воспоминания крупных грузинских меньшевиков Г.Уратадзе и Ноя Жордании были опубликованы позднее, в 1960-х гг.

Зарубежная сталиниана испытывала острый дефицит фактических сведений, в первую очередь о деятельности Джугашвили – Кобы – Сталина в партийном подполье. Как следствие, при значительном количестве работ ранняя часть его биографии была представлена весьма схематично, а скудость сведений побуждала авторов изощряться в бесконечно варьирующихся интерпретациях.

Повышенное внимание уделялось детству Сталина, тем более что именно о нем много повествовал Иремашвили. Особенности его личности выводились из впечатлений детства, в полном соответствии с фрейдовским учением. В центре внимания оказывалась обстановка в семье. Противоречивые свидетельства нескольких грузинских мемуаристов приводили к дискуссиям: был ли Виссарион Джугашвили горьким пьяницей; бил ли он маленького Иосифа; в какой момент отец покинул семью; были ли у Екатерины Джугашвили любовники; была ли она строга к единственному сыну или безмерно его баловала и т.д. Соответственно выстраивались гипотезы идущего из детства невротического поведения, Иосиф Джугашвили представал то ребенком, оказавшимся между жестоким отцом и обожающей матерью, то избалованным материнским любимчиком с завышенной самооценкой и комплексом отсутствующего отца [45]. Обращение к теории З. Фрейда служило заодно удобной маскировкой весьма скудной фактографии и пунктирного рассмотрения тех трех десятилетий, что отделяли Сталина-ребенка от Сталина, командующего на Царицынском фронте и затем утверждающегося у власти в огромной стране.

Недоверие к подцензурным советским публикациям приводило к упущению источников, которые при внимательном чтении и критическом сопоставлении могли бы расширить набор фактических сведений. Удивительно, но писавшие о Сталине западные авторы даже не использовали протоколы IV и V съездов РСДРП, в которых он принимал участие. Отметая советские историко-партийные издания как заведомую фальсификацию, исследователи обедняли свою источниковую базу. В конце концов кто, кроме самих большевиков, мог рассказать о большевистском подполье?

Вместе с тем именно за рубежом, на фоне этого информационного голода, получали хождение такие фальшивки, как «письмо Еремина» или же сомнительной достоверности сообщения А. Орлова, бывшего сотрудника НКВД, бежавшего на Запад и издавшего там мемуары. Орлов рассказал о якобы попавшей в его руки папке из секретного сейфа наркома внутренних дел. В папке, как он утверждал, лежали документы о сотрудничестве Иосифа Джугашвили с охранкой. В настоящее время авторитетные исследователи сталинизма убеждены, что рассказ Орлова не заслуживает доверия [46]. Совершенно очевидно, что, как и другие перебежчики, он пользовался существовавшим на Западе спросом на антисоветские разоблачения и тем, что проверить его слова было невозможно.