Ольга Эдельман - Сталин. Биография в документах (1878 – март 1917). Часть II - лето 1907 – март 1917 года

Г.Уратадзе, сравнивая между собой тифлисских большевиков, сделал одно существенное замечание относительно Шаумяна. «Лучше всех был бы Шаумян, но он не был из кадра „профессиональных революционеров“, а таковым почти невозможно было стать лидером. Он был почти „легальный человек“, служил в легальных учреждениях и не слишком старался „потерять место“. Правда, он принимал активное участие в движении, но не как „профессионал“. Под конец и он стал «профессионалом», но было уже поздно. Оставалось слишком мало времени, чтобы заслужить лавры на лидерство» [45]. По мнению Уратадзе (убедительно опровергнутому событиями, но отчего-то сохранившемуся в его сознании), по меркам подпольной среды Шаумян не мог претендовать на лидерство. Действительно, в Тифлисе он служил в Авлабарской прогимназий [46], а положение заведующего нефтепроводом в Баку вводило его в круг состоятельной городской буржуазии. На фотографии, сделанной после ареста в 1911 г., Шаумян одет в прекрасно сидящий костюм-тройку, с белоснежным крахмальным воротничком и элегантным галстуком. Тем не менее вопреки мнению Уратадзе это положение ничуть не помешало Степану Шаумяну очень быстро выдвинуться в большевистского лидера Баку. 25 октября 1907 г. ночью на заводе Хатисова на общегородской конференции большевиков был выбран новый, большевистский Бакинский комитет, и возглавил его Шаумян. Он обошел даже Алешу Джапаридзе, давнего признанного вожака бакинских большевиков. Документальные источники не объясняют, на чем именно основывался столь стремительный успех Шаумяна, проработавшего в Баку не более пяти месяцев. Он, несомненно, был человеком притягательным, особенно в женских глазах. О его «обаятельном образе», который «никогда не изгладится из памяти», вспоминала Н. Аладжалова: «…мягкий, проникновенный голос, спокойный взгляд голубых с синевой глаз, задушевный смех» [47]. Однако для успеха партийного вожака одного личного обаяния недостаточно. Чем Шаумян покорил местных партийцев, в чем превосходил товарищей, ведших жизнь настоящих подпольщиков, не известно.

Не известны и подробности взаимоотношений Степана Шаумяна с Иосифом Джугашвили в этот период. По-видимому, они работали бок о бок в добром согласии. Вместе были на Лондонском съезде, жили там в одной комнате, писали в одни и те же газеты и совместно их редактировали, сменяли друг друга как докладчики в кружках. Если между ними и существовало какое-то соперничество, то в документальных источниках оно не отразилось. Но Джугашвили полностью принадлежал подполью. «Коба чувствовал себя в подполье, как в родной стихии. Без нее ему было скучно, пусто и неинтересно» (М. Эфендиев) (см. док. 32, 29).

И. Джугашвили был умелым конспиратором, что отмечали многие (см. док. 33). Возникает, конечно, вопрос, на какие средства он жил в Баку, тем более с семьей. При аресте весной 1908 г. он заявил, что служил конторщиком в Союзе нефтепромышленных рабочих, а также являлся корреспондентом газеты «Гудок» (см. док.53). Арестован он был с паспортом на имя К. Нижерадзе, паспортом настоящим, не фальшивым (во всяком случае, жандармы его фальшивым не сочли), выданным кутаисской полицией 7 апреля 1906 г. С таким паспортом, если полиция и филеры не знали человека в лицо, можно было жить практически легально. По собственным его показаниям, Джугашвили провел в Баку восемь месяцев к моменту ареста (см. док. 53) и восемь месяцев назад купил этот паспорт (см. док. 58). Это близко к реальности: от его переезда в Баку в июне-июле 1907 г. до ареста в конце марта 1908 г. прошло около девяти месяцев. Все ли это время он служил конторщиком при рабочем профсоюзе или жил также на партийные деньги, судить сложно. Партия обычно платила пособие нелегалам, которые не могли найти работу. П. Д. Сакварелидзе вспоминал, что случались периоды безденежья, когда «касса организации главарям своим могла давать в месяц только по восемнадцати рублей» (см. док. 31). Учитывая солидные суммы, попусту растраченные при покупке оружия, следует заключить, что у Бакинского комитета случались и благополучные времена. Как бы то ни было, ничто не указывает на то, чтобы Коба с появлением денег менял образ жизни. Сакварелидзе рассказал, что, если случались кое-какие деньги, их совместно проедали в одном из ресторанов, причем Коба придумал для этого забавлявшее их словечко «уклонение», перенося на бытовую сферу привычный лексикон партийных дискуссий (он часто пользовался этим словом в статьях и выступлениях – оппоненты «уклоняются от истины»). За столом, бывало, пели грузинские песни (см. док. 31). В остальное время он питался по обыкновению без затей. По словам квартирной хозяйки Алексеенко, «питался он не у нас», то есть не брал у нее готовый обед, «а покупал консервы, колбасы и пр.» (см. док. 23). М.Эфендиев рассказал, что «Кобе обедать было негде да и некогда», поэтому, живя по соседству, они довольствовались тем, что покупали хлеб в бакалейной лавке, иногда также виноград, причем Коба подшучивал над привычкой товарища мыть виноград, называя это буржуазными предрассудками (см. док. 30).