Вячеслав Никонов - 1612-й. Как Нижний Новгород Россию спасал

Для ратификации Московского договора королем и «панами-радами», как в России называли тогда сенат Речи Посполитой, к осаждавшему Смоленск королю отправилось Великое посольство. Долгими уговорами и лестью гетман убедил возглавить его Филарета Романова и Василия Голицына — представителей знатнейших московских родов, которые могли выступить основными соперниками Владислава. Жолкевский откровенно признавался, что преднамеренно удалил из Москвы этих опасных для него и всего польского дела людей. С послами под Смоленск выехали и многие участники Земского собора. Среди них были и Захарий Ляпунов, и Авраамий Палицын. Как обнаружил работавший во Франции известный польский историк Казимир Валишевский, «посольство состояло из 1246 лиц, сопровождаемых 4000 писарей и слуг: еще одно собрание, маленький собор, эманация большого собора, которому приписывали избрание Владислава! Наказ, подробно выработанный для этих выборных, занимает 85 страниц убористого шрифта».

Бояре пировали в кремлевском дворце с польскими полковниками, а за окнами чернь волновалась и грозила восстанием. Призрак переворота вселял ужас. Отогнав Лжедмитрия, но не слишком далеко, Жолкевский продолжал использовать трепет от одного его имени, чтобы заставить бояр самих просить гетмана занять Москву польским гарнизоном — якобы во избежание бунта в пользу самозванца.

Инициатива приглашения наемных войск в Кремль исходила от Мстиславского и Ивана Романова, контролировавших непрочное большинство в Семибоярщине. Не с первого раза — москвичи грудью вставали на пути польских солдат — удалось ввести войска в город. Для этого пришлось нейтрализовать сопротивление того, что осталось от Земского собора. 17 сентября наемные роты тихо вошли внутрь московских стен — без барабанного боя, со свернутыми знаменами. Небольшое войско Жолкевского, которое само могло быть уничтожено в неукрепленном подмосковном лагере в чистом поле, в стенах Китай-города, Белого города, Новодевичьего монастыря становилось огромной силой.

«Седмочисленные бояры», горько усмехался летописец, тем самым отдали власть Русской земли в руки литовских воевод: «Оскудеша убо премудрые старцы, изнемогоша чудные советники!» Страна быстро оказалась под жестким внешним управлением. Причем для этого Сигизмунду или Владиславу даже не пришлось приезжать в Москву.

Великое посольство писало с дороги к Смоленску, что многие русские люди под Смоленском целуют крест не Владиславу, а самому Сигизмунду. Наконец послы добрались до королевского лагеря. Они привезли с собой дары для Владислава и его отца в ожидании, что королевич незамедлительно прибудет в Москву, где бояре и приказные люди усиленно готовились к его торжественной встрече.

Но уже в военном лагере Сигизмунда выяснилось, что король рассматривает договор исключительно как присягу российского правительства от лица всех сословий Московского государства на верность ему и сыну, как нижайшую просьбу подданных к «нареченному царю» Владиславу, Сигизмунду III, королю Польскому и великому князю Литовскому, и к сенату Речи Посполитой. От великих послов потребовали сдать Смоленск. О том, чтобы направить Владислава в далекую Москву, не могло быть и речи.

Москвичи целовали крест королевичу в надежде на немедленное прекращение войны. Однако польские войска продолжали разорять все вокруг, как будто Московского договора вовсе и не было. Конрад Буссов рассказывал: «Из королевского лагеря пришли 4000 „вольных людей“, служивших под Смоленском королю польскому, с намерением порыскать по местности и пограбить. В первый день сентября они быстро и внезапно, совершенно неожиданно появились под Козельском, в котором в то время совсем не было войска… За два часа захватили и город, и крепость, убив при этом 7000 человек и старых, и молодых и обратив в пепел город и кремль. Князья и бояре вместе с воеводою и немцами… были уведены в плен вместе с женами и детьми… Что случилось с женщинами и девушками, когда они попали в панибратовы руки, увы, легко себе представить». Калязин монастырь сожгли в пепел. В Москве стали известны планы самого Сигизмунда занять русский трон. Король, непопулярный даже в самой Польше, в России пользовался всеобщей ненавистью.

Сигизмунд рассчитывал просто занять царский трон по праву завоевателя и уже действовал как российский самодержец. Он раздавал своим русским приспешникам не принадлежавшие ему земли, назначал своих людей в приказы именем своим и Владислава. Как писал Валишевский, «от 1610 до 1612 года все назначения и награды официально исходили от короля… В первых жалованных грамотах 1610 года король выступает даже один; в следующем году упоминается уже и Владислав, но лишь в подкрепление и как наследный принц; а еще позже уже появляется царь и великий князь Владислав, но все еще на втором месте… Все отныне должно было совершаться не только от имени короля, но и по его приказу и через посредство лиц, находящихся в его полной власти».