Владимир Владимиров - Джемс Кук

Этот «земной рай» был пропитан зловредными испарениями, затхлостью разложения, гнилой, липкостью заразы. Никакие неприятельские ядра, океанские шквалы не могли сравниться с этой неумолимой, подстерегающей каждую минуту смертью.

Семь человек умерло. Сорок больных увезло «Усердие» из Батавии. Корабль шел наполненный стоном, бредом, жуткой, непривычно притихшей жизнью. Заболевавшие матросы, с осунувшимися, пожелтевшими лицами, провалившимися глазами, вяло исполняли работы и ухаживали за больными.

Кук продолжал борьбу. Он изыскивал всякие средства остановить болезнь. Отсутствие врача заставляло самого догадываться, что может предотвратить или облегчить заболевание. В пресную воду был выжат лимон, трюм, где хранилось продовольствие, был полит уксусом.

Прошел месяц. Еще через месяц, при благоприятном ветре, корабль дойдет до мыса Доброй Надежды. Одна за другой гасли жизни, один за другим заболевали офицеры, матросы, солдаты. Каждое утро докладывали капитану о вновь заболевшем или умершем.

Ночью, выходя проверить вахту, он видел, как в мутном свете фонаря копошились тени двух матросов, они с трудом тащили что-то тяжелое и, молча раскачав, кидали за борт, слышался всплеск воды. Тени тихо растворялись в темноте. «Еще один».

За полтора месяца друзья Бенкса — Споринг и Паркинсон, милый, умный Грин, молодой Монгауз, тот самый, кто спас всех от верной гибели у берегов Новой Голландии, старый боцман, плотник один и другой повар, конопатчик, капрал… «Один, два, три… пятнадцать, двадцать, тридцать… Кто же остался? Один, два, три»…

Как огромный темный катафалк, движется корабль на север, везет на родину «легкий» груз слез и безвысходной печали матерям, женам, друзьям…

Пятнадцатого марта подошли к мысу Доброй Надежды.

Снова говорить с губернатором, опять выпрашивать разрешение снести больных на берег и ждать новых смертей. Томительно и ненужно тянулся месяц.

Приходом к острову Святой Елены «Усердие» завершило свой кругосветный путь с востока на запад.

В порту — двенадцать торговых кораблей Английской ост-индской компании и военное судно «Портланд». С ними вместе в Англию. На шестой день «Усердие» начало отставать. Паруса и снасти изнемогали, как люди. Кук остановил «Портланд» и передал капитану Эллиоту корабельный журнал и офицерские дневники.

Двенадцать «купцов» уходили все дальше.

Казалось, «Усердие» выбивается из сил. Вот и «Портланд» исчез в голубом мареве.

В каюте рядом умирал от лихорадки первый лейтенант Хикс. Через неделю назначенный на его место Чарльз Клэрк выстраивал на палубе матросов. Тело лейтенанта Хикса вынесли к борту.

Двенадцатого июня 1771 года, в Диле, Кук сошел на английскую землю.

На этот раз Англия показалась вовсе не такой идиллической, такой мирно уютной, как в первые дни семейного счастья, застилавшего мир своей сентиментальной дымкой. Радостно было вернуться в Лондон к семейному очагу, светившемуся улыбкой жены и болтовней детей. Старшему сыну Джеку шел уже восьмой год. Радостно было увидеть друзей, мало изменившихся за эти два года. Но пережитое в путешествии и завоеванная слава заставили внимательнее присмотреться к окружающему, пристальнее вглядеться в жизнь, серьезнее оценить действительность, глубже изучить проделанное, пересмотреть и перестроить многое в самом себе и в своих отношениях.

Опередившие его реляции, посланные из Батавии, блестящие результаты астрономических наблюдений, ценнейшие материалы, собранные учеными, открытие Новой Зеландии, ее описания и карты, доказательство островного положения Новой Голландии, разрушающее гипотезу большинства о принадлежности этих земель к Южному Материку; дневники, говорящие об умелом водительстве корабля, смелости, находчивости и заботливости капитана, отзывы офицеров и матросов, превозносивших начальника, сразу выдвинули Кука на первое место в ряду мореплавателей и капитанов, сразу обратили на него взоры всего ученого мира Европы, королей, министров и тысяч людей, увлекавшихся описанием путешествий и нравов вновь открытых племен. «Вся Европа, со вниманием следящая за его открытиями, — пишет Кастера, — читала о них обширные реляции с громадным интересом».

В ученых обществах уже говорили о нем не как о «хорошем математике», а как о выдающемся астрономе, в Адмиралтействе — об опытнейшем капитане, в обществе — о герое, знаменитом англичанине, при дворе — о предмете зависти всех европейских монархов.