Сергей Минутин - История города Заволжье

С. Г. Горяченко пишет о роде Лапшиных так: «Дух предприимчивости, трудолюбие, настойчивость, строгое самоуважение (все они были старообрядцами) – вот те драгоценные качества, которые помогли им стать значительными и уважаемыми людьми своего времени и которые передали они потомкам».

Так что, несмотря на то, что Городецкие патриоты осерчав на то, что бюджетные деньги «проплыли» мимо и выселившие будущий город на другой берег реки, в надежде, что он там и загнётся, городок выжил. У самого городка были свои маяки и ориентиры.

Необходимо отметить роль личности в истории. Ни одному другому политическому деятелю Нижегородская область не обязана так, как А. А. Жданову. В период с 1929 по 1932 год в Нижегородском крае было построено 78 предприятий. В сообщении Госплана СССР говорилось: «Край за годы первой пятилетки выдвинулся на второе место в стране по автомобилестроению и на четвёртое – по станкостроению». Более того, территория самого дореволюционного Нижнего Новгорода ограничивалась, по существу, лишь одним из восьми районов города – Нижегородским. Но А. А. Жданов не попал даже в почётные граждане Нижегородской области, хотя, возможно ознакомившись со списком «почёта», он едва ли захотел бы в нём быть. В этом списке у него только один известный, как и он сам, на весь мир знакомый A. M. Горький. К сожалению, и наш, знаменитый в прежних рамках «Горьковский политехнический институт им. Жданова» берущий своё начало от Варшавского политехнического института сменил не только вывеску, но и имя, став Техническим университетом им. Р. Е. Алексеева. Видимо, вечное желание, услужить, хоть кому-то, кто пробрался на верх, неистребимо. Это желание носит название «холуйства». Но, что есть, то есть.

Если бы Жданов не умер, то заволжане бы жили в другом месте, и на другом берегу.

Волга – река труженица, «главная дорога» России, как издавна называл её русский народ. К началу XIX Волга становится главной русской дорогой с многочисленным и самобытным флотом. Б. ШАЛАГИН, в книге «Дорога пяти морей» констатирует факты: «До трёх тысяч судов – самосплавом, под парусами, бурлацкой и конной тягой – двигалось тогда по великой реке… Волжские струги, расшивы, беляны, косушки были и красивы и совершенны для своего времени. Несомненно, выдающимся образцом судостроения была волжская расшива. «Шилась» она прочно и чисто из еловой и сосновой древесины, была ходка и служила до 8-10 навигаций. Современники отмечали, что ход расшивы под парусами представлял собой великолепное зрелище. От отцов к сыновьям и от дедов к внукам передавалось мастерство нижегородских, балахнинских, городецких судостроителей». Волжские расшивы строились и на месте будущего города Заволжья в деревне Пестово и ещё в одной деревне Юг, которая ныне находится на дне водохранилища.

Далее, Б. Шалагин пишет: «В условиях капиталистического хозяйства речники Волги не могли в полной мере использовать возможности великого водного пути. Ожесточённая конкуренция сотен хозяев и хозяйчиков мешала осуществлению какого-либо плана развития перевозок и дноуглубительных работ. Между тем Волга мелела в иные годы до того, что глубины падали до 70 сантиметров. Не случайно перекаты под Нижним Новгородом именовались Телячьими: временами телята переходили их в брод. Такие времена приходили нередко, и сотни судов останавливались, не в силах преодолеть мелководье. «Краем без будущего» называла Волгу… пресса. Хищничество параходчиков, подрядчиков, темнота тружеников Волги делали бесперспективным судоходное хозяйство».

Как видно из этих воспоминаний, на Волге всё было «плохо, мелко и бесперспективно», пока на неё не обратил свой взор большой политический экономист Владимир Ильич Ленин.

Место хищных параходчиков и подрядчиков заняло гуманное государство. От прежней Волги и её обитателей осталась одна ностальгия. Вспоминает Борис Споров:«Помню и я эти до восхищения самобытные деревеньки – Шеляухово, Малахово, Палкино, Салагузово, Пестово, Выползово, Бебрюхово, Юг – и каждая со своим характером, обликом. Коротко, точно на виселице, сопротивлялись деревеньки нашествию, может быть, и всего – то зиму 1948-го. Но уже и тогда было ясно – обречены. Разрушение – это уже последний этап, и проходит он при тупом безразличии. Действительное крушение наступает раньше: оказывается достаточно разрушить шлифовавшийся веками язык, говор, жизненно-бытовой уклад, отобрать традиции и привычное дело – и всё, приговор состоялся. И больно видеть бессильный человеческий гнев, уныние стариков и чудаковатую растерянность молодых, когда как стихийное бедствие крушит и корёжит самое живую жизнь… И там, где был лад, наступает разлад, и бурно, как на брошенной усадьбе сорняки, начинает прорастать и колоситься безнравственность. Социологи порой удивляются: откуда это? Ответ однозначен: из разрушения. Осталось же кое-что от тех деревенек – по четвертинке, по половинке, а то и целиком – но это лишь дома. Самобытного, нравственного, национального ничего не осталось. Даже земля в округе неузнаваемая: природа, климат изменились – запустение…».