Сергей Никитин - Как квакеры спасали Россию [litres]

В 1957 году Артур Уоттс встретился с несколькими молодыми английскими квакерами, приехавшими на Московский фестиваль молодежи и студентов. Участники встречи с Уоттсом англичане Филип Моррис и Айрин Джакоби вспоминали:

Артур Уоттс говорил, что в СССР он мог отдавать всего себя на службу обществу, что было невозможно, когда он работал на предпринимателя в капиталистическом обществе. Он чувствовал «свободу, подобную той свободе, что ощущает художник, который может писать картины, полностью выражая себя, пускай он даже остается при этом бедным».

Другой участник встречи с Уоттсом, Дэвид Харпер, в конспекте, набросанном после разговора в Москве, писал:

Артур выглядел как обычный русский трудящийся, хотя довольно быстро нам стало ясно, что на его плечах по-прежнему оставалась английская голова. Он был рад встрече с нами – отчасти потому, что он чувствовал, что у него есть чем поделиться. В процессе разговора я спросил его, насколько разочарование советским режимом было компенсировано его возвращением к квакерской вере, но я не хотел спрашивать его, является ли он членом компартии и состоял ли он в ней в прошлом. Мне показалось, что при ответе на мой вопрос в его голосе прозвучали трагические нотки, но все пересыпалось похвалами достижений Советского Союза и призывом попытаться понять точку зрения русских, представив самих себя на их месте.

Артур Уоттс умер в 1958 году, он так и не съездил в Англию – боялся, что там его арестуют.

В 1936 году в Советский Союз из США приехало квакерское семейство: Ребекка и Гарри Тимбрес, уже поработавшие в Сорочинском с апреля по сентябрь 1922 года. Гарри – врач, специалист по тропическим болезням – с большим трудом добился от советских властей визы, сначала на короткий срок. Он приехал в Москву один, писал подробные письма домой Ребекке, которая – с двумя дочками – ожидала от него вызова. Он с восторгом рассказывал о том, как прекрасна жизнь в Москве, где он встретил старых знакомых – молодую пару из Сорочинского, приехавших в столицу жить и учиться. Он также встретился со ставшим москвичом Артуром Уоттсом.

С большим трудом Гарри добивался разрешения на приезд жены с детьми: его как раз отправили по разнарядке в Марийскую республику, на строительство целлюлозно-бумажного комбината «Марбумстрой». Жизнь вполупроголодь, в жутких жилищных условиях, труд по-советски, то есть почти не оплачиваемый, – можно предположить, что семейству Тимбрес ненадолго хватило бы энтузиазма. Построенный в Волжском «Марбумкомбинат» начал работу в 1938 году, но Гарри этого уже не увидел: в 1937‐м он заболел тифом и скоропостижно скончался. Его похоронили там же, в Марийской республике, а Ребекка с детьми уехала домой в США. В своей книге «Мы не просили утопии» Ребекка Тимбрес-Кларк подробно описала жизнь в лесах близ города Волжска. Мне посчастливилось встретиться с почти столетней Ребеккой в доме престарелых в США в 1996 году. Она была слепа, очень плохо слышала, но было понятно (и это подтвердили сестры из обслуживающего персонала), что она обрадовалась гостю из России. Мы долго болтали, а потом я спросил у Ребекки, помнит ли она хоть какое-то русское слово. «Теплушка», – отчетливо произнесла она. Она на ощупь подписала мне свою книгу, и мы обнялись на прощанье.

В апреле 1922 года в Россию приехал английский квакер Александер Уикстид. Он работал в составе квакерской миссии помощи голодающим и, после того как почти все квакеры покинули страну, решил остаться в СССР. Американка Элис Хамилтон, встретившаяся с ним в октябре 1924 года в московском квакерском центре, отзывалась о нем как о большом почитателе Советской России. Элис так передавала его мнение об СССР, которым он делился с вновь приехавшими иностранцами: «Это единственная страна, в которой вы можете жить действительно свободной жизнью». Миссис Хамилтон вспоминала, что, услышавшие эти слова, присутствовавшие буквально опешили: только что Эдвард К. Боллс, тогдашний директор московского офиса, хорошо говоривший по-русски, предупредил их о том, что за каждым будет ходить соглядатай и обо всем увиденном доносить властям; что разговоры даже на английском языке могут представлять серьезную опасность если не для самих иностранцев, то для других, что нужно было оставаться предельно аккуратными и осторожными. Но, как оказалось, у безалаберного Уикстида было свое понимание свободы: «А, вот вы о чем, – ответил он на реплику миссис Хамилтон, – если вы о политике, то это совсем другое дело. Я-то вам говорю, что русский человек настолько открыт и свободен от запретов, что говорить о реальных вещах можно свободнее, чем где бы то ни было. Вот вам пример свободы жизни общества. Если в Англии меня приглашают прийти в гости и отужинать, то я должен об этом не забыть и, хочу я того или нет, прийти вовремя. Здесь же я могу пойти, а могу не пойти, или прийти, когда заблагорассудится. Девять шансов из десяти за то, что приглашавшая меня хозяйка уже забыла, что она меня пригласила, да и еду тут все равно никогда не подают вовремя». Алекс Уикстид преподавал английский язык в московском вузе. Американский журналист Негли Фарсон писал об Уикстиде в своей книге «Путешествие по Кавказу», что каждый год, в мае, когда студенты уходили на каникулы, Алекс собирал все накопленные за зиму деньги, набивал рюкзак провизией и отправлялся на все лето на Кавказ. В Москве англичанин жил в маленькой комнатке в одном из общежитий в рабочем районе столицы, с туалетом в конце длинного коридора. Каморка Уикстида была забита мебелью, вспоминал Фарсон, в центре стола красовался огромный самовар: не говоривший по-русски Уикстид очень стремился выглядеть русским; обрив голову и отрастив бороду, он ходил по Москве в подпоясанной кушаком рубахе и высоких сапогах. В стремлении стать русским Уикстид практически не контактировал с иностранными дипломатами и журналистами, но и русские его своим не считали. Он так и умер в одиночестве летом 1935 года – от хронического бронхита, причем тело обнаружили в его комнатке не сразу. О смерти Александра Уикстида сообщила газета The Scotsman. Алекс Уикстид был одним из тех квакеров, которые предпочли жизнь в Советской России возвращению на запад: здесь ему нравилось все, и он написал об этом в двух своих книгах: «Жизнь при Советах» (Life Under the Soviets, 1928) и «Десять лет в советской Москве» (Ten Years in Soviet Moscow, 1933). Удивительно, что эти книги были изданы на Западе, но на русский их не перевели и советский читатель их не увидел. Можно предположить, что Уикстид, восторгавшийся большевиками, настолько хватил через край с восхвалениями, что даже кремлевская цензура не сочла разумным дразнить советского человека его фантазиями.