Еще одной страстью молодого Юшневского был театр. И эту страсть разделяли с ним друзья, знаменитый впоследствии поэт, переводчик Гомера Николай Гнедич и известный театральный деятель и мемуарист Степан Жихарев. В дневниковой записи Жихарева от 9 апреля 1807 года читаем: «Вечером сидели у меня Гнедич с Юшневским, говорили, разумеется, большей частью о трагедиях и об актерах… Гнедич уверяет, что с некоторых пор русский театр видимо совершенствуется… Юшневский, соглашаясь с Гнедичем, что театр наш точно становится лучше, не хотел, однако ж, согласиться с ним в том, чтоб это усовершенствование могло иметь такое сильное влияние на наше общество, чтобы, как он утверждает, люди большого света, приученные иностранным воспитанием смотреть с некоторым равнодушием на отечественные театральные произведения и русских актеров, вдруг стали предпочитать русский театр иностранному» {31} .
Вообще, судя по свидетельствам того же Жихарева, Юшневский был человек гуманный, покладистый, легкий в общении и не стремился первенствовать в своем кругу. За эти черты характера он был любим школьными товарищами.
Павел Пестель же становиться чиновником не собирался. С детства ему и его младшим братьям Борису, Владимиру и Александру была уготована военная карьера. Из четверых только Борис не стал офицером — и то потому, что в детстве перенес тяжелую болезнь, приведшую к ампутации ноги.
В 1811 году Павел окончил Пажеский корпус — привилегированное военное учебное заведение тогдашней России. В отличие от Московского университета, корпус, готовивший будущую военную элиту России, был весьма популярен в кругах высшей петербургской знати: его воспитанники с детства совмещали учебу с придворной службой. За успехами юных пажей пристально следили император и члены царской фамилии. Выпускники, получавшие лучшее по тем временам образование, были, по мнению корпусного историка Д. М. Левшина, «для правительства желанными сотрудниками, услугами которых оно с удовольствием пользовалось на всех поприщах государственной деятельности» {32} .
Очень многие выпускники корпуса конца XVIII — начала XIX века добились высоких государственных постов. По своей подготовке, по своим взглядам, по своим чувствам и по своему характеру, писал Левшин, они вполне соответствовали тогдашнему понятию о государственном деятеле — «преданном престолу, умном, европейски образованном» {33} .
Корпус оканчивали не только будущие государственные деятели. «Визитной карточкой» его воспитанников было честолюбие, и очень многим из них впоследствии становилось тесно в узких рамках сословно-бюрократического общества. В 1826 году выяснилось, что около сорока человек из числа «членов бывших злоумышленных тайных обществ и лиц, прикосновенных к делу», внесенных в «Алфавит» Александра Боровкова, в разные годы учились в Пажеском корпусе; осуждены Верховным уголовным судом были пять его выпускников, еще семеро наказаны в административном порядке {34} .
Естественно, Пажеский корпус значительно повлиял на мировосприятие и биографию Павла Пестеля. Вряд ли в юности он увлекался театром; по крайней мере никаких сведений об этом не сохранилось. Зато в корпусе он заинтересовался «политическими науками». В 1826 году надопросе он показывал: «О политических науках не имел я ни малейшего понятия до самого того времени, когда стал готовиться ко вступлению в Пажеский корпус, в коем их знание требовалось для поступления в верхний класс. Я им тогда учился у профессора и академика Германа, преподававшего в то время сии науки в Пажеском корпусе» {35} .
Академик Карл Герман читал в корпусе курс «дипломации и политики» — и Пестель был его лучшим учеником. В выпускной ведомости 1811 года за этот предмет он получил высшую, стобалльную оценку {36} .
Видимо, именно в корпусе впервые проявилось и пристрастие Пестеля к специальным военным дисциплинам. Его выпускные баллы по этим предметам говорят сами за себя: «полевая фортификация» — 40 из сорока возможных, «долговременная фортификация» — 85 из восьмидесяти пяти, «иррегулярная фортификация» — 39 из сорока пяти, «атака и оборона крепостей» — 42 из сорока пяти, «артиллерия» — 76 из восьмидесяти, «черчение планов» — 28 из тридцати, «тактика» — 30 из сорока {37} . Первым Павел Пестель оказался и на внезапно устроенном императором экзамене «по фрунтовой службе».
Пестеля — впрочем, как всех учеников корпуса — хорошо знала высочайшая фамилия. Он провел в стенах Пажеского корпуса чуть больше года, но был выпущен из него первым по успехам, с занесением имени на мраморную доску. Именно в корпусе в нем впервые проснулось отмеченное многими позднейшими мемуаристами честолюбие, стремление первенствовать {38} .
Читать дальше