Йоганн Мюллер - Асы немецкой авиации

Примерно в это же время – в начале мая 1942 года – мой старый командир Александр фон Винтерфельд неожиданно посетил меня в центральном госпитале и привез с собой ящик пива, чтобы сделать процесс выздоровления более приятным. Теперь он заведовал Школой первичной летной подготовки 3 (Jagdfliegervorschule) в Вене-Швехате и продолжал по-отечески заботиться обо мне. Когда он уже собрался уходить, то спросил, может ли сделать что-то для меня. Я рискнул:

– Да, герр подполковник. Я достаточно здоров, чтобы попытаться летать.

– Летать? В качестве пилота?

Даже Герта, которая присоединилась к нам, казалась ошарашенной.

– Разумеется, да. Я готов к этому. В наших общих интересах побыстрее выяснить, на что я способен теперь.

Винтерфельд нахмурился, но не смог скрыть того, что эта идея ему совершенно не нравится.

– Хм-м… Ты хочешь оказаться в кабине самолета и выяснить, на что способно выдержать твое тело… Но ты должен понимать, что я не могу просто одолжить тебе «стодевятый» для этого.

– Не нужно. Это, скорее всего, рановато. Но у вас есть учебный самолет, на котором я смогу сделать круг и, может быть, пару фигур пилотажа…

Он нахмурился еще сильнее, но потом неожиданно улыбнулся и, в конце концов, решил:

– Уговорил. Просто позвони мне в Швехат, когда здесь врач и профессор Шёнбауэр дадут тебе зеленый свет. Я введу в курс дела своего адъютанта. Ты попробуешь взлететь.

Он ушел, но буквально через две недели погиб 16 мая 1942 года, когда разбился в Швехате на Ме-109F-3, попытавшись сделать бочку на слишком малой высоте. Однако его адъютант вспомнил о моей просьбе, когда я связался с ним. И вот через шесть месяцев после катастрофы дела наладились. Профессор Шёнбауэр на своем неподражаемом венском диалекте проинструктировал:

– Малышка, ты поедешь с ним и проследишь, на что он способен.

Я облегченно выдохнул. Это был самый сложный момент. Но я не мог мечтать о лучшем медицинском наблюдателе. Но даже сейчас я лез из кожи вон, чтобы скрыть свои проблемы. Когда мы прибыли в Швехат, я залез в кабину самолета Бюкер «юнгмайстер», чтобы проверить себя на деле. Я составил небольшую программу испытаний для самого себя, в ходе которых требования к моему телу понемногу увеличивались.

После того, как Герте поставили кресло перед ангаром и механики запустили мотор, я начал рулежку по неровному травяному полю, готовясь взлететь. Тревога не отпускала меня, но я дал полный газ и через несколько секунд поднял птичку в воздух. Наконец я снова лечу! Мотор-звезда под капотом слегка подрагивал, ароматный летний воздух вливался в открытую кабину. Это все-таки случилось, спустя шесть, семь месяцев, снова установилась гармония между человеком и машиной, я почувствовал, что у меня снова отрасли крылья. Слева внизу подо мной поблескивала извилистая лента Дуная, медленно текущего к Прессбургу. После нескольких минут полета на юго-восток впереди справа появилось озеро Нойзидль, укрытое тонким слоем дождевых облаков. Ближе виднелся Парндорф, где два года назад я начал свое путешествие, которое увело меня на юго-восток далеко за границы Рейха, сначала на Крит, а потом на Дон. Множество приказов, воздушных боев, перелетов, очень много жары и пыли. Вспоминались многочисленные моменты головокружительного счастья после одержанной победы, горесть и боль, которые отделяли их от сегодняшнего дня. И я желал снова вернуть все это. Не из страха потерять лицо, как, вероятно, сказал бы кто-нибудь. Обер-лейтенант Ралль не боялся обвинений, что он откажется летать из страха. Я не испытывал радости от убийств, не чувствовал всепожирающего честолюбия. Это была очень сложная смесь ответственности перед эскадрильей, желания снова влиться в ряды фронтового братства, мальчишеская радость полета – все это влекло меня прочь от безопасного уюта клиники, от женщины, которую я полюбил. Я вернусь сюда, но сейчас я снова должен быть на фронте.

Мы вместе с «юнгмайстером» выполнили несколько переворотов и все более крутых виражей. Спина держала! Раны ощущались при росте перегрузок, однако боль не становилась невыносимой и исчезала, когда я переходил в горизонтальный полет. Все оставалось в пределах нормы, даже когда я добавил газ и попробовал отрицательную перегрузку. Затем я взял ручку на себя и чуть повернул руль влево, чтобы нос самолета пошел по прямой, начав подъем в глубокую голубизну неба. Быстро глянув через левое крыло, которое начало выписывать дугу над линией горизонта, я ослабил давление на ручку, перевернул самолет и увидел землю, мелькнувшую над хвостом, после чего завершил идеальную мертвую петлю. Спина все это выдержала. Она выдержала пике и вывод из него, иммельман и три или четыре витка штопора. Она меня практически не беспокоила.