Павел Полян - Жизнь и смерть в аушвицком аду

Был конец лета 1944 года. Привезли транспорт из Словакии [823]. Все они ясно себе представляли, что, несомненно, идут на смерть. Несмотря на это, они держались спокойно. Разделись и вошли в бункер. Входя из раздевалки в газовую камеру, одна голая женщина произнесла с упованием: «А может быть, для нас все же еще свершится чудо?»

Это было в конце лета 1943 года. Доставили транспорт евреев из Тарнува [824]. Они расспрашивали, куда их ведут. Им сказали, что на смерть. Все уже были раздеты. Чудовищной силы тяжесть овладела всеми. Все погрузились глубоко в свои мысли, в тишину, надломленным голосом говоря «Видуй» о грехах своего прошлого. Все чувства были приглушены, и всех охватила и приковала к себе одна мысль: напряженный самоанализ перед смертью. Посреди этого зашла еще группа евреев из Тарнува. Молодой человек поднялся на скамью и попросил, чтобы все его внимательно выслушали. Неожиданно стало мертвенно тихо. «Братья-евреи! — воззвал он. — Не верьте, что вас ведут на смерть. Невозможно помыслить, что может случиться такое, чтобы тысячи невинных людей вели вдруг на ужасную смерть. Это исключено, на свете не может быть такого жестокого, дрожь наводящего злодейства. Те, кто сказали вам это, определенно имеют какую-то цель…» — и т. п. до тех пор, пока он их совершенно не успокоил. Сразу же после того, как вбросили газ, этот проповедник морали и глубоко убеждающий человек совести протрезвел от своей наивности. Его аргументы, с которыми от так энергично успокоил своих братьев, остались иллюзией самообмана. Но он поумнел слишком поздно.

Был Пейсах 1944 года [825]. Прибыл транспорт из Виттеля [826], Франция. Среди них — огромное количество значительных еврейских личностей. Один из них был Боянер-Ребе, р. Мойше Фридман [827], благословенна память праведника. Один из величайших ученых авторитетов польского еврейства, редкий патриархальный образ. Он разделся вместе со всеми. После этого вошел оберштурмфюрер [828]. Ребе подошел к нему и сказал ему на немецком языке [829], взяв его за лацканы: «Ваш страшный, подлый мир убийства, не думайте, что вы погубите еврейский народ. Еврейский народ будет вечно жить и никогда не исчезнет с арены мировой истории. Вы же, жестокие убийцы, очень дорого заплатите. За каждого невинного еврея вы заплатите десятью немцами. Вы будете стерты и исчезнете не только как власть, но более того — как самобытный народ. Близок день мести. Забытая кровь будет взыскана. Наша кровь не найдет до тех пор успокоения, пока пламенный гнев не выльется на ваш народ и не истребит вашу звериную кровь». Он говорил с ярой страстностью, с мощной энергией. Затем он надел свой капелюш [830]и вскричал в неистовом восторге: «Шма Исроэль!» [831]Вместе с ним все присутствующие прокричали: «Шма Исроэль!» И мощное вдохновение глубокой веры пронизало всех. Это был очень духовный момент, которому нет сравнения в человеческой жизни, он утвердил вечную духовную сущность еврейства.

Это был кошойский [832]транспорт, примерно конец мая 1944 года. Среди различных евреев обнаружилась пожилая ребецн [833]из Страпкува [834], еврейка 85 лет. Она произнесла громко и отчетливо: «Прежде всего вижу я конец венгерских евреев. Правительство дало возможность больши́м частям еврейских общин бежать [835]. Общины спросили советов у ребе, и те дружно их успокаивали. Белзский ребе сказал, что Венгрия будет томиться пустым страхом. Пока не пришла горькая минута, когда евреи уже не могли себе помочь. Да! Воля небес была от них сокрыта, но в последнюю минуту сами они бежали в Эрец-Исро́эл [836], спасая себя, а народ остался как овцы на убой [837]. Ребо́йнэ шел-о́йлем! [838]В последние минуты перед моей смертью прошу тебя, чтобы они были прощены за великое Осквернение Имени [839]!»

Была зима, конец 1943 года. Доставили транспорт одних только детей, вырванных курсирующими машинами из материнских домов, когда отцы были на работе в Шауляе, что в Ковненской Литве. Начальник послал коммандо в раздевалку, чтобы раздели маленьких детей. Девочка около 8 лет стоит и раздевает годовалого братика. Подходит один из коммандо, чтобы его раздеть. Девочка произносит: «Прочь, еврейский убийца! Не смей прикасаться своей рукой, измаранной в еврейской крови, к моему замечательному братику. Теперь я — его добрая мама. Он умрет на моих руках и вместе со мной». При этом стоит мальчик лет семи-восьми. Он произносит: «Ведь ты же еврей! Как ты можешь заводить в бункер таких чудесных детей на газацию, тебе же еще жить. Неужели банда убийц тебе действительно дороже, чем жизни стольких еврейских жертв?»