Дуглас Смит - Российская миссия. Забытая история о том, как Америка спасла Советский Союз от гибели

Чайлдс в это время был в Москве. На следующее утро Хэскелл вызвал его и потребовал объяснений. Испугавшись, Чайлдс солгал начальнику и сказал, что понятия не имел, что лежит в посылке, которую мать Георгины попросила переслать одному господину из Лондона. Впоследствии в своих мемуарах Чайлдс признал, что понимал, что делает, и посетовал, что не принял во внимание приснившийся ему за несколько дней до разоблачения сон, в котором власти нашли и реквизировали коллекцию Матильды. Все до последнего предмета было конфисковано и никогда не возвращено владельцам. В свете скандала Чайлдс вынужден был подать в отставку. Он был не единственным. Обвинения также коснулись Варена, Ван Арсдейла Тернера и Эрла Доджа, которые работали в московском Синем доме. Всем им пришлось уволиться.

Инцидент выставил АРА в ужасном свете и предоставил советским властям доказательства нечистоплотности американцев, которые они давно искали. В “Известиях” опубликовали статью “Как они помогают”, в которой АРА фактически назвали прикрытием для вывоза из Советской России культурных ценностей на сумму в несколько триллионов рублей. “Так ведут себя представители «цивилизованной» Америки и «варварской» России. Так «богатая» Америка использует «бедную» Россию” [374] Известия. 1922.15 декабря. С. 4. .

Хэскелл и Куинн занялись устранением последствий инцидента. Всего было уволено и выслано четыре человека, и АРА пыталась убедить советское правительство, что контрабандой занимались лишь несколько неблагонадежных сотрудников организации. Их усилия не прошли даром: через несколько дней Ландер опубликовал в “Известиях” короткую заметку, в которой поблагодарил Хэскелла и Куинна за помощь с разоблачением контрабандистов и отметил, что преступления этих людей не должны никоим образом запятнать образ АРА, деятельность которой в России по-прежнему заслуживает похвалы [375] Известия. 1922. 22 декабря. С. 3. .

Илл. 50. Лучшие дни. Еще не посрамленный Чайлдс (в центре) инспектирует Студенческую столовую № 2

Пристыженный и оскандаленный, Чайлдс вернулся в Казань и попытался найти предлог для отъезда из России. Он уговорил окружного врача Джона Кокса написать письмо “для предъявления по требованию” и засвидетельствовать, что после тщательного осмотра он пришел к выводу, что Чайлдс страдает от утомления и нервного истощения, вызванного напряженной работой, и рекомендует Чайлдсу покинуть Россию для длительного отдыха.

Получив письмо от Кокса, и декабря Чайлдс сообщил казанским коллегам, что увольняется по состоянию здоровья, а его место займет Джон Бойд. Он поблагодарил всех за работу, похвалил за достижения и сказал, что никогда не забудет героизм жителей Татарской республики.

Чайлдса завалили благодарностями. Со всей республики приходили письма, в которых ему говорили спасибо за работу. Члены Сарапульского комитета помощи прислали ему “теплое пролетарское «спасибо» и сердечные пожелания дальнейших успехов в работе на благо человечества” [376] Childs/UVA. 9256-В, Box 16. Letter of 8 December 1922; Box 20. Letters of 9 December 1922,5 January 1923. The thank-you letters sent to Childs are in Box 16. . Некоторые из сотрудников местного отделения признали, что сначала относились к американцам скептически, но энергия, человечность и самоотверженность Чайлдса быстро заставили их отбросить все сомнения на его счет. Они отметили, что он “прислушивался к страданиям совершенно незнакомых людей” [377] Ibid. . Опечаленные потерей “человека, которого сотни тысяч детей, питавшихся в АРА, всегда будут вспоминать с благодарностью” [378] Ibid. , они сказали, что никогда его не забудут. Чайлдсу устроили прощальный банкет, на котором ему на память подарили национальный татарский костюм – шелковый халат, расшитую жемчугом тюбетейку и роскошные узорчатые сапоги. Вечером 20 декабря они с Георгиной отправились на вокзал, прощаясь со всеми со слезами на глазах.

Приехав в Петроград в Сочельник, они отправились прямиком к матери Георгины, которую обнаружили в ужасном состоянии. Она ютилась в тесной неотапливаемой квартирке и едва выживала на крохах хлеба, масла и кофе. Ее нервы совсем расшатались, и Чайлдс опасался, что ее ждет срыв. Он отвел жену и тещу на рождественский ужин в пустынный ресторан, где они обсудили отъезд из России. 3 января 1923 года Чайлдс и Георгина сели в поезд, следующий в Хельсинки. Поскольку Матильда еще не получила выездную визу, они решили, что она последует за ними при первой возможности. Прощаться было тяжело, особенно Георгине, но Чайлдс вздохнул с облегчением, когда они пересекли границу. “После 16 месяцев в России, – писал он матери, – Финляндия кажется раем. Нервы у меня ни к черту” [379] Ibid. . Он ни словом не обмолвился о таможенном скандале в своих письмах домой. Ему было слишком стыдно. Вместо этого он написал матери, что уволился из АРА, чтобы помочь Георгине с матерью покинуть Россию. Решение далось ему нелегко, и все же он считает, что поступил правильно, тем более что состояние его здоровья оставляет желать лучшего и он боится, что не вынесет еще одной российской зимы. Он признавал, что не знает, куда податься дальше. Все пребывало в подвешенном состоянии. Георгина терзалась из-за разлуки с матерью. Она сходила с ума от беспокойства – несомненно чувствуя себя виноватой за то, что оставила мать одну, – и Чайлдс никак не мог ее успокоить. В конце февраля Матильда приехала к ним в Берлин. Их воссоединение было необыкновенно радостным.