Паоло Сартори - Эксперименты империи. Aдат, шариат и производство знаний в Казахской степи

Противоречивыми по своему содержанию являются и другие положения сборников обычного права середины XIX в. Остановимся на проблеме рабства. И. Я. Осмоловский пишет о рабстве как об отжившем свой век социальном феномене, констатируя при этом, что рабство встречается только среди тех казахов, которые еще не вошли в состав Российской империи [378] Популяризация цивилизационной миссии Российской империи, в том числе и как державы, уничтожающей «темные пережитки» рабства, особенно усилилась в середине XIX в. и была частью ее общественно-политического имиджа при завоевании Центральной Азии. См.: «Объявление Оренбургской пограничной комиссии, адресованное казахам оренбургского ведомства о запрещении иметь рабов» [от 22 декабря 1851 г.] // Казахско-русские отношения в XVIII–XIX веках (1771–1867 годы). С. 384–385. , а кочуют в пределах владений Хивинского и Кокандского ханств. Очевидно, что это не совсем так. Джефф Эден аргументированно показал, что после присоединения Казахской степи к Российской империи рабство все еще сохранялось [379] Eden J. Beyond the Bazaars: Geographies of the Slave Trade in Central Asia // Modern Asian Studies. 2017. Vol. 51. No. 4. P. 919–955. . Следовательно, такое явление, как рабство, нельзя понять, опираясь только на формальный язык чиновничьих донесений. Борьба с рабством всегда была козырем для колониальной политики разных империй, которые рассматривали этот вопрос в тесной связи с необходимостью общих реформ социально-экономических отношений и политической системы. Выходя за пределы колониального дискурса, мы можем обнаружить, что во многих случаях рабство не было таким ужасным и бесчеловечным явлением, как его представляли себе чиновники [380] См., например, понятие «бесчеловечный торг» по отношению к работорговле в Центральной Азии, встречающееся в документах ОПК: Казахско-русские отношения в XVIII–XIX веках (1771–1867): Сборник документов и материалов / Сост. В. Я. Басин, К. Ж. Жунисбаев, Ф. Н. Киреев, В. С. Мусаева, Т. Ж. Шоинбаев. Алма-Ата, 1964. С. 385. . Джефф Эден приводит примеры, когда рабы (афганцы, каракалпаки, туркмены и др.) не принимали так называемого русского освобождения и, не желая возвращаться на родину, хотели остаться со своими семьями среди казахов, придерживаясь обычаев и традиций местной культуры. С другой стороны, важно отметить, что российские чиновники недооценивали масштабы рабства, потому что большая часть казахов покупала своих рабов за пределами базаров — в Степи [381] Eden J. Beyond the Bazaars: Geographies of the Slave Trade in Central Asia P. 934–936. . Констатируя тот факт, что рабство как социальное явление не встречается среди казахов, Осмоловский тем не менее допускает в других разделах сборника разные смысловые аллюзии на эту тему, делая проблематичным целостное восприятие текста. Особенно ярко это проявляется, когда он пишет о положении женщины. Осуществляя семантические манипуляции, составитель сборника казахское слово жесир (жесір — «вдова») производит от арабского ясир («невольник, пленник, раб»). Это позволяло ему уравнивать статус замужней женщины, которая может стать вдовой, с положением рабыни. Ни у Л. д’Андре, ни у Н. И. Гродекова нет подобного сравнения. Таким образом, понятие, извлеченное из широкого контекста [382] Понятие ясир (ясырь) использовалось не только турками, крымскими татарами, башкирами, калмыками и татарами, которые захватывали пленников во время своих набегов на европейские, русские, украинские и сибирские поселения, но и в русском политическом лексиконе и законодательстве. , который не объясняется Осмоловским, затрудняет для читателя процесс его объективной идентификации применительно к казахскому обычному праву.

Еще один пример, свидетельствующий о том, что социокультурный контекст оказывал большое влияние на содержание сборников обычного права, — это вопрос о присяге/клятве. Мы считаем, что постепенная интеграция Казахской степи в административно-политическое и правовое поле империи делала проблему присяги все более актуальной. Причем наряду с присягой по адату большое распространение в середине XIX в. получает и описание присяги по шариату [383] О том, что присяга не всегда была объектом серьезного внимания чиновников, изучавших адат, см. запись А. И. Левшина, уделившего этой норме обычного права всего один пункт. См.: Материалы по казахскому обычному праву. С. 21. . Согласно В. Мартин, такая присяга/клятва (на Коране) была новшеством для казахов и являлась следствием имперского усилия вселить в сознание своих кочевых подданных представления о моральности и этичности, а также уважение к закону [384] Martin V. Kazakh Oath-Taking in Colonial Courtrooms: Legal Culture and Russian Empire-Building // Orientalism and Empire in Russia / Еds. M. D. Fox, P. Holquist, A. Martin. Bloomington, 2006. P. 344. Вывод о том, что такая присяга была имперским изобретением, очень сомнителен даже на фоне работ чиновников колониальной администрации. И. И. Ибрагимов, например, сообщает, что присяга по шариату была распространена татарскими муллами. См.: Ибрагимов И. И. Заметки о киргизском суде. Из записок ИРГО по отделению этнографии. СПб., 1878. С. 7–9. В материалах Омского комитета 1823 г. присяга на Коране фигурирует как обычная казахская правовая процедура. См.: Материалы по казахскому обычному праву. С. 41. Поэтому логичнее предположить, что империя адаптировала некоторые практики казахов, так как понятие «мусульманский или магометанский закон» было более приемлемым с юридической точки зрения, чем менее понятный обычай. . Если империя придавала важное значение присяге на Коране [385] В 1835 г. МВД формализировало процесс принесения клятвы/присяги, предложив ОМДС сочинять формы клятв и наставлений/увещеваний, которые мусульмане империи могли бы использовать как образцы. См.: Crews R. D. For Prophet and Tsar. P. 17, 20. , то почему сами чиновники пытались убедить окружающих, что отношение казахов к присяге тесно связано с тем, что они не были глубоко верующими мусульманами, но относились к религии поверхностно? [386] См.: Ибрагимов И. И. Заметки о киргизском суде. С. 8–9; Крафт И. И. Судебная часть в Туркестанском крае и степных областях. Оренбург, 1898. C. 101. Сборник Осмоловского не дает ответа на этот вопрос. Скорее он уводит нас в сторону идеализации присяги, фокусируясь на том, что присяга по адату более важна для казахов, чем присяга по шариату, а человек, привлекающийся для этой процедуры, должен обладать подходящими качествами, например честностью [387] РГИА. Ф. 853. Оп. 2. Д. 65. Л. 50 об. — 51 об., 106. . С трудом верится, что казахи, сталкиваясь с разнообразными бюрократическими практиками в рамках нововведений Российской империи, думали так, как писал Осмоловский. Более убедительным здесь, на наш взгляд, оказался Н. И. Гродеков, который связал особенности присяги с контекстом самой колониальной ситуации. В этом отношении предпочтение присяги по шариату или адату не обязательно измерялось требованиями морали или традиции. Отсюда появление лжеприсяги — как вынужденной меры, связанной с возможностью манипулировать бюрократическими обстоятельствами, которые навязывала империя, и, как вариант, запутывать следствие или избегать наказания [388] См.: Гродеков Н. И. Киргизы и каракиргизы Сыр-Дарьинской области: юридический быт. Соврем. издан. С. 179–186. . Очевидно и то, что такое поведение не столько грубый прагматизм, сколько умение найти дополнительные ресурсы для достижения личного и общественного успеха. В связи с этим очень важно отметить, что присяга гораздо быстрее, чем другие нормы местного права, становится частью колониальной системы управления и составители сборников обычного права, особенно Л. д’Андре и И. Я. Осмоловский, сталкиваются с проблемой описания этого обстоятельства. В конечном счете они вырывают свой текст из колониального контекста и обеспечивают разнообразие в характеристике практик принесения присяги, включая и те, которые уже вышли из обращения и являлись обычным этнографическим материалом, тем самым поддерживая представление, что все эти виды присяги, вне зависимости от участия кочевников в имперской жизни, в той или иной степени важны для казахов.