Татьяна Тимофеева - «Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Те, кому выпало пережить в убежище — чаще всего в подвале собственного дома — взрывы бомб над головой, никогда не забудут этот день. «18 ноября [1943 — Т.Т.] все было как всегда. Подвал дрожал и трясся, страшно трещали стены, слышны короткие вскрики женщин, детский плач, слова утешения — и снова взрыв. Секунда тишины, потом мы слышим, что падает бомба, нарастающий до боли свист и — взрыв! … Крики, паника, света нет, облака пыли. „Нас засыпало!“ — „Это был наш дом!“ — „Хельмут!“ — „Мама!“ — „О, Боже!“ <���…> Я вцепилась в мать, которая в момент паники звала только отца, оттолкнув меня в сторону» [387]. Подобные сцены ужаса являются центральными в воспоминаниях. Потеря жилья и имущества была для многих поворотным моментом в жизни. Не только угроза смерти, но и следовавшая за бомбежкой растерянность, нищета, неустроенность жизни у родственников (в лучшем случае), чаще — в подвалах и полуразрушенных домах без элементарных удобств становятся главными переживаниями в берлинских семьях вне зависимости от довоенного социального положения. «Жалобы были ни к чему, надо было радоваться, если была еще крыша над головой» [388]. О какой семейной жизни и повседневности можно говорить в этом случае — жизнь становится нивелирующей стратегией элементарного выживания, в которой равные шансы на жизнь и смерть при налетах имеют все: молодежь и старики, мужчины и женщины, взрослые и дети.

Подростки-мальчики на пороге окончания средней школы во время «тотальной войны» были целыми классами привлечены к несению службы в соединениях противовоздушной обороны, что добавляло тревог их матерям, но самих мальчишек наполняло гордостью: они были настоящими мужчинами и солдатами, равными взрослым, защищавшими матерей и сестер, Германию. Эта служба была очень опасной. В результате прямого попадания бомбы погибало почти все «отделение», а один из маленьких раненых, на вопрос офицера-врача, очень ли ему больно, прошептал: «Это не важно. Германия должна победить». Другие сидели с белыми лицами, уставившись прямо перед собой, некоторые всхлипывали [389]. Юноша, получивший за помощь в отражении воздушных атак крест за военные заслуги 2-й степени, признается, что он гордился этим: такой юный — и уже боевая награда! Но тут же оговаривается: «Я охотно отказался бы от нее, если бы этой ночи [26/27 ноября 1943 г. — Т.Т.] не было и наш дом бы стоял по-прежнему [390]».

С конца 1943 г., когда из-за бомбежек жизнь в городе действительно стала похожа на ад [391], берлинцев целыми семьями, т. е. женщин с маленькими детьми эвакуировали сначала на восток, в Мекленбург-Переднюю Померанию, Восточную Пруссию, но вскоре направление резко поменялось — их стали посылать в Баварию, на юг страны. Прибывшие на село горожане, имевшие с собой минимум вещей, размещались в домах крестьян. Существует много воспоминаний берлинцев и выходцев из других крупных городов, обескураженных неприязнью местных жителей деревни [392], для которых пришельцы представляли обузу и мишень для насмешек. Заповеди «народного сообщества» этим людям были, видимо, не указ, каждый думал о себе.

В 1944 г., с открытием Второго фронта во Франции, ситуация стала выглядеть все более пессимистично. Все меньше людей верили в конечную победу рейха, сил слушать сообщения о положении вермахта больше не было [393]. Апатия овладевала людьми, размышления о том, что будет и кто виноват, могли довести до сумасшествия, незаметно подкрадывалось горькое чувство обманутых надежд и преданной веры [394]: «Моя мать сказала, что нам уже нечего больше терять и когда-нибудь это все должно кончиться» [395]Бомбежки и ситуация на фронтах, неумолимо приближавшихся к Германии и самому Берлину, несмотря на призывы нацистской пропаганды отбросить врага в «последнем решающем бою», к концу войны ничего не оставили от привычной повседневной жизни. Она сузилась до примитивных потребностей, до желания просто выжить. Занятия в школах с конца 1944 г. проводились лишь несколько раз в неделю, а с началом 1945 г. были и вовсе отменены [396], городской транспорт парализован, в полуразрушенных кварталах отключали газ (электричество и вода, к удивлению жителей, часто продолжали функционировать), привычный городской ландшафт вокруг преобразился до неузнаваемости, «можно было подумать, что ты на Луне, среди кратеров» [397]. Несмотря на обилие надписей: «Кто мародерствует, будет расстрелян!» грабежи были довольно распространены, в конце войны даже на импровизированных огородах приходилось «дежурить, сменяя друг друга, круглосуточно» [398]. Берлинцы зарывали ценные вещи в землю во дворах домов. Продовольственные рационы сокращались с каждым месяцем. 25 января 1945 г. было объявлено, что четырехнедельный рацион надо теперь рассчитывать на пять недель, в феврале вместо муки частично выдали зерно и женщины советовали друг другу «измельчать его на кофемолке или в мясорубке», в марте нормы выдачи по карточкам всех продуктов были в два раза меньше, чем в начале войны [399].