Татьяна Тимофеева - «Мы жили обычной жизнью?» Семья в Берлине в 30–40-е г.г. ХХ века

Наряду со свидетельством, занимавшим всего лишь одну страницу, почти каждая семья старалась оформить «Паспорт предков» (Ahnenpass — см. Приложение № 8), представлявший собой целую книжку в твердой или мягкой обложке, в начале которой были напечатаны общие положения, разъяснявшие понятие «арийского происхождения», а далее шло родословное древо семьи, начиная с пра-пра-пра-дедушек и бабушек с начала XIX века и подробные сведения о самом владельце паспорта. Каждая следующая страница была посвящена одному поколению с отцовской или материнской стороны, свидетельствам о рождении, свадьбе и смерти всех предков, заверенным печатью официальных органов регистрации актов гражданского состояния. Эти паспорта сберегаются в семьях и по сей день, что, конечно, можно расценить прежде всего как свидетельство интереса к истории своей семьи, но все страницы с доказательствами арийского происхождения и рассуждениями на тему «Кто является немцем по крови?» тоже остаются нетронутыми, а может быть, и читаемыми. Ни один из показанных респондентами паспортов не был заполнен до конца, что также рождает вопросы о том, были ли сведения утеряны в силу давности или не внесены нарочно по иным причинам.

Но официальный «Паспорт предков» был не единственным документом такого рода, существовала еще и «Книга происхождения семьи» (Familienstammbuch — см. Приложение № 9), которая являлась еще более подробным документом, повествующим о тех же этапах: рождении, свадьбе, детях и смерти всех членов семьи, включая всех братьев и сестер, там перечислялись все родственники мужей и жен, начиная с семей бабушек и дедушек, имелись графы для записей о свадьбах детей, болезнях в семье и «неофициальных сведений», для которых наличие печати церковного или государственного учреждения было необязательным. Заполнению такого документа и подтверждению сведений на 60-ти страницах надо было посвятить не один год жизни. Для того, чтобы люди помнили о высокой цели своих изысканий, книга была снабжена подробным введением, главами о «Семье на службе расовой гигиены», «Правовых основах семьи» и даже перечнем рекомендуемых подлинно германских имен.

Для добровольцев существовала еще «Книга семейной истории» [279]— альбом в твердой обложке, обтянутой некрашенным холстом с оттиском дубовых листьев (дуб считался самым «арийским» из всех деревьев и нацисты широко использовали его в своей символике). Внутри было около 100 линованных страниц для записей и сзади еще больше 50 страниц для фотографий. Повествование о жизни семьи предваряла неизменная вступительная статья стилизованным готическим шрифтом о «Семейной книге, исследовании предков, семейной истории» с идеологическими напутствиями и образцами составления родословного древа. Чтобы не запутаться в праотцах, их предлагалось пронумеровывать и выглядело это в конечном счете комично: «прадедушка 1 степени, четвертое поколение, номер 13». Но не до смеха было тем, кто обнаруживал у себя среди далеких предков еврейские имена.

Книга берлинской семьи Блокдорф, находящаяся в архиве района Шпандау, была начата в 1936 г. судебным асессором д-ром Блокдорфом, сыном учителя средней школы, 1898 г. рожд., членом НСДАП, для своего сына Ганса-Иоахима, продолжена им же в 50-е годы и дописана в 60-е г.г. другим человеком, видимо, самим Гансом. Она содержит как письма отца к маленькому сыну о его рождении и первом годе жизни, предназначенные для него, когда он станет взрослым, так и воспоминания о поездках, семейном отдыхе, историю семьи матери вплоть до бабушек и дедушек, а также множество фотографий. Несмотря на традиционный для 30-х гг. облик отца-чиновника, члена партии, а также вступительную статью к альбому, ни одного упоминания о Гитлере или национал-социалистических идеологических постулатах в книге нет. Судя по ее характеру, д-ром Блокдорфом двигала задача создать и сохранить историю своего рода для сына и потомков.

Отдельно следует сказать об основной черте многих воспоминаний, почти всех интервью и самой жизни в 30-е годы в Германии — чувстве страха или по крайней мере осторожности и сдержанности в высказываниях, контроле над своими словами, а в конечном счете, чувствами и мысляли. Эта черта, характеризующая сущность тоталитарного режима, его взаимоотношения со своими гражданами, мышление в категориях «друг-враг», являлась неотъемлемой составляющей жизни в нацистской Германии, семейной повседневности в том числе. Страх в унифицированном обществе пронизывал все стороны повседневной жизни, неосторожные высказывания любого члена семьи могли повлечь за собой материальные и иные лишения [280]. Неопределенность наказания только увеличивала боязнь. Нацизм не допускал ни малейшего отклонения от заданной государством оптимистической линии, не оставлял поля для критики сути и задач режима [281].