Николай Рыжков - На острие проблем – 3

Ясно и то, что он пошёл против партии…

— Почему?

— Он же президентом стал, главой государства. И вот здесь, думаю, он пропустил момент, когда была пройдена точка возврата. Эти новоогарёвские бдения-сидения, помните? Всё это — чепуха. Конвульсии. Он уже сделать ничего не мог, он дёргался, прыгал, но было уже поздно. Точка уже пройдена…

Не думаю, что он готов был жертвовать страной. Всё-таки амбиции у него были большие. А вот почему он к партии так повернулся, чёрт его знает! У него в разговорах часто мелькало: «А-а-а, партийный аппарат — это хвост лисы. Крутит, вертит».

«Михаил Сергеевич, — говорил ему, — я вообще Вас не понимаю. Ну ладно, я ещё могу против аппарата выступать, потому что они, особенно на заводе, кишки мне здорово помотали. Но Вы-то партийный работник, с малых лет на этом деле, почему Вы выступаете против? Если партийный аппарат плохо работает, замените его, поставьте других…»

Горбачёв ведь открыто ничего не говорил, всё прикрывалось лозунгами «больше демократии», «больше социализма» и т. д. Потом уже, после отставки, в интервью, по-моему, турецкой газете, он признался, что с малых лет мечтал развалить партию. Не знаю, откуда в нём это. Почему воспитанник партии, который прошёл в ней путь снизу до самого верха, выше уже некуда — Генеральный секретарь! — почему у него такая ненависть к партии? Ведь поначалу партия его поддерживала.

— Абсолютно. С ним никто не спорил, он был коронованный король…

— Если объективно, Виктор Алексеевич, то основания для этого были. Почему и поддержка вначале у него была, когда он стал Генеральным секретарём. Кстати, в апреле прозвучал его знаменитый доклад. Знаете, что этот доклад — наш, я участвовал в его подготовке, в нём использованы материалы нашей комиссии? Так что это не было какое-то прозрение, сошедшее на Горбачёва сверху.

Вспоминаю, мы как-то сидели с Горбачёвым, подошёл Медведев. Начали с нормального разговора, потом схватились. «Слушай, — говорю Медведеву, — ты, вообще, кто такой? Ты же всё время выступаешь против. Посмотри, какую грязь льёшь на Совет министров. Что ты делаешь?». «Это не я». «Почитай газеты, — говорю. — Там же везде написано: «орган Центрального Комитета партии». Чего дурака валяешь? Это же всё твои газеты! Почему не смотришь, почему разрушаешь всё?»

Когда Горбачёв стал президентом, он почувствовал, что партия ему уже не нужна…

— Он сам — великий…

— Он сам великий, а Яковлев, Медведев, Шеварднадзе умело подыгрывали ему. Получилось, что он стал ярым антипартийцем.

— Теперь у меня вопрос совсем о другом человеке — из Белгородской области. Как состоялось Ваше знакомство с губернатором Евгением Степановичем Савченко? Кто он для Вас — соратник, личный друг, ученик?

— Контакты с Белгородской областью завязались у меня совершенно случайно, когда я только начал работать первым заместителем министра. Однажды по вертушке раздаётся звонок — на проводе Алексей Николаевич Косыгин. Как вы понимаете, заместителю министра председатель Совета министров не часто звонит. «Товарищ Рыжков?» — «Да». «Вы — бывший директор Уралмаша?» — «Да».

«Мы строим металлургический завод в Старом Осколе. Туда надо поставить машины непрерывной разливки стали. Мог бы «Уралмаш» их сделать?» — «Конечно, Алексей Николаевич, «Уралмаш» мог и может это сделать, но завод сейчас специализируется на производстве крупных установок — слитков толщиной двести, шириной два метра. Это — наша номенклатура, которую мы поставили в Липецк, в «Азовсталь», на «Завод Ильича». А квадратным профилем занимается наш завод в

Орске в Оренбургской области, установки непрерывной разливки стали его номенклатура». — «А сделать они смогут?» — «Почему нет?» — «Хорошо, тогда я скажу, чтобы они и не думали покупать у немцев. Пусть обращаются в Орск». Дал указание, и всё закрутилось.

Я приезжал на этот завод. Однажды они свозили меня в Прохоровку, где рассказали про знаменитое танковое сражение 1943 года. Там стоял один танк…

После выхода в отставку я очень мучился без дела. Белгородцы пригласили приехать. Дня три ездил по области, смотрел школы, заводы… И снова в Прохоровку. Танк как стоял, так и стоит. И тут мне один человек говорит: «Николай Иванович, вот закладной камень. На этом месте надо построить храм и памятник к 50-летию Победы!» До даты оставалось года полтора. «У нас ничего не получается. Вы не могли бы подключиться?»

А в то время такое творилось, со всех сторон слышалось: «Чего вы бряцаете медалями? Зачем воевали? Мы бы лучше баварское пиво пили!» Для меня всё это было как ножом по сердцу. Подумал: может, действительно, взяться да показать? Не верил я, что это народ говорит. Это — какие-то подонки, которых тиражировали. В общем, дал согласие. Собрались в Москве у скульптора Клыкова, человек семь-восемь. Создали общественную организацию, стали думать, как её назвать. Голос подал сидевший с нами человек из Патриархии, в чёрной рясе: «А чего вы думаете? До революции, когда надо было помогать, создавались попечительские советы. Вот так и назовитесь». Так и сделали: назвали Попечительский совет «Прохоровское поле». В то время таких не было. Это сейчас по России тысячи попечительских советов. А тогда мы были первыми в стране!