Прежде всего, важно понимать, что невысокие доходы от сельского хозяйства во многих регионах России не могли не подтолкнуть крестьян к поиску альтернативных форм занятости – но и те крестьяне, что были полностью заняты в сельскохозяйственном цикле, зимой также вели кустарный промысел. Отметим: этот сценарий теория протоиндустриализации считает наиболее типичным. Многие крестьяне, вовлеченные в кустарное производство, и даже фабричные рабочие вели также и огородное хозяйство, стараясь тем самым разнообразить свое питание. Не менее значим тот факт, что под «центральной промышленной зоной» историки обычно понимали текстильные фабрики Москвы и Иваново или прочие формы производства, рассредоточенные по всей территории Центральной России. Но ведь города и деревни были центрами специализированных текстильных кустарных производств задолго до появления промышленных производств. При этом их товары были широко востребованы. Примеров тому множество: от продукции организованных в артели вязальщиц Владимирского и Галичского уездов в первой половине XVII века до тысяч пар шерстяных чулок «из Ярославля» и вязаных изделий из Великого Новгорода в начале следующего, XVIII столетия. Вероятно, вязаные чулки и перчатки, правда, в меньшем количестве, также изготавливали для продажи в Казани, Калуге и Тихвине [75] По оценке Б. Горшкова, в центральных российских губерниях (Костромской, Тверской, Владимирской и Ярославской) было более ста «больших протоиндустриальных и торговых деревень», которые «превосходили» многие города «по числу жителей и по экономическому развитию» (A Life Under Russian Serfdom: The Memoirs of Savva Dmitrievich Purlevskii, 1800–1868 (transl. and ed. by B. Gorshkov). Budapest: CEU Press, 2005. P. 15–16). См. также работу К. Евтухов ( Evtuhov C. Portrait of a Russian Province: Economy, Society, and Civilization in Nineteenth-Century Nizhnii Novgorod ) о ремесленных деревнях в Нижегородской губернии. На Урале и в Донбассе существовали не только «домашние» «индустрии до индустриализации». Об организации вязального производства и сбыте его продукции см. работы Ирены Турнау, скрупулезно собравшей мелкие отсылки и упоминания о нем во множестве российских источников, повествующих о торговле и промышленности. В целом в таких источниках редко обращают внимание на чулки и подобные «мелочи». См., например: Turnau I. Aspects of the Russian Artisan: The Knitter of the Seventeenth to the Eighteenth Century // Textile History. 1973. № 1 (4). P. 9.
. Кроме того, разделение на Черноземье и Нечерноземье оправдано лишь в отношении тех регионов империи, где преобладало крепостное хозяйство, но оно никак не применимо к территориям на западной границе империи, где были хорошо развиты обработка шерсти и льна, ткачество и вышивание, или районам раннего промышленного производства, таким как Урал.
В то же время само определение протоиндустрии в максимально общей формулировке (производство товаров специализированной рабочей силой и продажа их за пределами региона, где они произведены) игнорирует и важные различия между типами крестьянских кустарных производств, и отношения между городом и деревней, и региональные особенности торговли, труда и организации общества. Для текстильного производства определяющими факторами являются техническое получение волокон, влияющее на способы их обработки (прядение и ткачество), их структура и другие свойства, понимание того, что именно можно из них изготовить и при каких обстоятельствах. Кроме таких факторов, как, например, возможность использовать технику валяния или способы получения средней длины волокна, важно и наличие трудовых ресурсов – крестьян, готовых постоянно работать на производстве. Другие кустарные промыслы также определяются существующими ограничениями: как сохранять свежими тульские пряники; как транспортировать алкоголь и приспособиться к вмешательству правительства в процесс его производства и продажи; как добывать сырье для металлообрабатывающей промышленности и т. д. При этом важно понимать, что на жизнеспособность кустарного производства близость большого торгового города (например, Нижнего Новгорода) или Волги как торгового пути влияла столь же существенно, как и урожай зерновых или структура рынка труда, а деревня, столетиями создававшая репутацию центра иконописи, пользовалась всеми преимуществами своего «бренда» и обладала традициями обучения необходимым навыкам [76] В статье, посвященной торговле лесопродукцией в принадлежавшем графине Ливен костромском поместье, Эдгар Мелтон уделяет внимание специфическому региональному контексту этого производства. К последним относится близость поместья к Волге, делавшая производство непрерывным. Назвать его «протоиндустриальным» вряд ли возможно, поскольку ремесла были лишь частью всего процесса, в основном сосредоточенного на производстве и сбыте древесины. См.: Melton E. The Magnate and her Trading Peasants in Serf Russia: Countess Lieven and the Baki Estate, 1800–1820 // Jahrbücher für Geschichte Osteuropas. 1999. № 47. P. 40–55.
.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу