Кроме того, история Гудрун Гьюкадоттир позволяет рассмотреть гендерные стереотипы и ценности, связанные с образом дочери. Гудрун настаивает на том, чтобы Сванхильд была отомщена: ее убийство она считала преступлением против всего рода, равноценным убийству мужа или брата. Представления о чести заставляют ее искать возмездия, даже если оно может повлечь за собой смерть или заклание других детей. Гибель Сванхильд она ощущает не только как утрату в плане социального положения (его можно измерять и в численности дочерей на выданье), но и на уровне эмоций. Несмотря на довольно жестокие моральные принципы, которых придерживается Гудрун, и на все ужасы совершенного ей и пережитого кровопролития, она вполне способна испытывать глубокие чувства в отношении своего ребенка. Рассказчик «Подстрекательства Гудрун» вкладывает в уста матери простые, но пронзительные слова, приведенные в начале главы. В них она сравнивает дочь с ярким солнечным лучом. Затем осиротевшая Гудрун вспоминает о том, с какой любовью она украшала дочь перед замужеством, о драгоценных золоченых нарядах, в которые она ее одела. Оплакивая Сванхильд, она горюет о том, что белокурые волосы девушки были втоптаны в грязь конскими копытами. При этом она называет смерть дочерь самой ужасной трагедией, выпавшей на ее долю. Эддические поэмы славятся описаниями жестокостей, но их авторы вполне могли адекватно выразить чувства материнской любви и горечи утраты.
Хотя девушек, с которыми обходились так же жестоко, как со Сванхильд, было немного, но они часто умирали преждевременно. Их юные тела просто не выдерживали тяжелых условий жизни в те суровые времена, будь то антисанитария или другие угрозы здоровью. Раскопки захоронений показывают, что скорбящие родственники уделяли много внимания погребению своих дочерей, с нежностью облачая их в лучшие одежды и оставляя им богатые подношения перед тем, как отправить в последний путь. Огромная любовь к детям и жгучее горе утраты были, по всей видимости, хорошо известны большинству родителей той эпохи.
Мы уже выяснили, что викинги любили своих детей, но появление даже здорового ребенка не всегда было источником радости. Нежелательный младенец редко успевал прожить больше нескольких часов. Встречающаяся в письменных источниках фраза bera út (буквально «оставление») относится к практике, при которой детей просто оставляли на открытом воздухе на произвол судьбы. Их, конечно, могли подобрать, но чаще всего ребенка ждала смерть. Доказательства существования этой практики скудны и не всегда достоверны, но, если судить по норвежским и исландским законам, существовавшим с христианских времен, она глубоко укоренена в скандинавской культуре. После обращения в христианство в Норвегии неоднократно принимались законы против детоубийства. Это позволяет предполагать, что хотя сами законодатели и считали этот обычай языческим и ужасным, изменить взгляды простых людей было совсем непросто [30] Mundal, Barn skal eigi lata doeya handa millim; Lawing, Place of the Evil.
. Автор «Книги об исландцах» ( Íslendingabók ) открыто признает, что одной из уступок правящего класса, решившего принять христианство, было попустительство практике «оставления» детей, хотя он же утверждает, что несколько лет спустя запрет все же ввели [31] Книга об исландцах. / Пер. Т. Ермолаева.
. Тела младенцев продолжали находить в источниках воды и на заболоченных территориях. Это позволяет предположить, что даже в более поздних средневековых историях об убийстве детей может быть доля правды, а испанский путешественник, посетивший Хедебю, действительно мог быть свидетелем того, что новорожденных порой топили. Многие ученые склонны рассматривать такие находки как доказательства ритуальных жертвоприношений, ведь источники и болота рассматривались как врата в другой мир, но причины избавления от детей вполне могли быть и более прозаическими [32] ‘Ibrāhīm ibn Ya’ūb on Northern Europe’, 163; Eriksen, Don’t All Mothers Love Their Children?
.
Какими они могли быть? В сагах утверждается, что мотивами детоубийства служили бедность, врожденные пороки, инвалидность или просто болезненный внешний вид ребенка, позволявшие предполагать, что он не сможет полноценно работать, когда вырастет. Один автор сочувствующим тоном объясняет это так:
«В совсем еще языческой Исландии существовал обычай, при котором люди, бедные и или многодетные, уносили своих новорожденных детей в пустынное место и оставляли там. Однако подобный поступок всегда считался дурным» [33] Сага о Гуннлауге Змеином Языке. / Пер. М. И. Стеблин-Каменского.
.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу