Степан Шешуков - Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов

Нельзя сказать, чтобы и Воронский не видел и не радовался росту талантов из народа. Но если напостовцы готовы были полуграмотного рабочего от станка зачислить в ряды пролетарских писателей, то Воронский думал по-другому и не менее ошибочно. Высоко оценивая образцы классического искусства, имея перед собой примеры исключительной образованности, глубочайшей и многограннейшей культуры в лице Пушкина, Тургенева, Толстого, Воронский понимал, что все это приобреталось не вдруг, а вырабатывалось поколениями. Он не доверял простому человеку из народа. Он глубоко уважал его, но он не мог себе представить, что простой паренек, выходец из темной, необразованной среды, только-только «разжевавший азбуки соль», через пять – десять лет может создать «Тихий Дон». Воронский искренне чувствовал «тягчайшую ответственность за то, какую литературу даст Новая Россия после Пушкина, Гоголя, Толстого», и так как ратовал за «подлинное художество», то предполагал, что создаст его народ только через многие десятилетия. Абсурдно, но так случилось с Воронским, что эта «тягчайшая ответственность» за новое искусство поставила его в положение отрицателя пролетарской литературы, то есть отрицателя этого нового искусства. Конечно, тому содействовала и полемика с напостовцами, не понимавшими, как любил выражаться Воронский, «подлинного художества», поднимавшими на щит слабые произведения пролетарских поэтов и писателей, а главное, загнавшими Воронского «в один угол» многогранной проблемы, – он вынужден был сосредоточиться на решении вопросов о классическом наследии и о попутчиках. Все указанные заблуждения отразились в статье Воронского «О пролетарском искусстве и о художественной политике нашей партии», опубликованной в конце 1923 года в «Красной нови».

В начале ее делается правильная посылка о том, что надо для реорганизации общества на новых началах «овладеть культурным наследством в науке, в искусстве и в других областях», что «без этого пролетариат не установит социалистического строя» [124] «Красная новь». – 1923. – № 7. – С. 258. . Подтверждает он основную мысль острым и правильным примером: «Оттого, что партия декретирует: быть Красным профессорам в центре научного мира, а Павловым – их соратниками, на вторых ролях, ничего, кроме пустяков и нелепости, не произойдет».

Правильна его мысль о новаторстве и традициях в литературе, о том, что подлинный новатор «овладевает тем, что было сделано до него. В противном случае получается одно из двух: либо художник открывает Америку, давно-давным открытую, либо он становится на ходули и уходит в новаторство ради новаторства, делая его самоцелью. В нынешней пролетарской литературе не трудно уловить и то и другое».

Последнее замечание, в правильности которого нет оснований сомневаться, сделано уже будто бы сторонним для новой литературы человеком. И вот дальше Воронский формулирует основную свою мысль, доказательству которой посвящена вся статья:

«Пролетарского искусства сейчас нет и не может быть, пока перед нами стоит задача усвоения старой культуры и старого искусства. На деле есть вот что: есть буржуазная культура и искусство, к которым впервые получил доступ пролетариат».

Главное его доказательство, как уже говорилось, сводится к тому, что «наука и искусство требуют культурных навыков, большого культурного стажа, длительной учебы, сноровки, что дается часто поколениями, вырабатывается не годами, – десятилетиями» [125] «Красная новь». – 1923. – № 7. – С. 261. . С какой недальновидностью и категоричностью судит Воронский о народе, долгие годы еще не способном будто бы творить новое искусство: «Проповедь творить новое пролетарское искусство и культуру ведется в среде, которая не имела возможности овладеть прошлым наследством и иногда инстинктивно настроена против него. Такая проповедь несвоевременна и просто вредна». И уже совсем не узнаем мы Воронского, этого тонкого ценителя «подлинного художества», когда он обращается к такому абсурдному доказательству: «Подобно тому, как в гражданской войне рабочий пользовался пушками, пулеметами, танками, невзирая на то, что они есть продукты буржуазного общества, так должен писатель-коммунист пользоваться старым искусством для того, чтобы победить».

Существенная ошибка Воронского заключается в том, что он разрывал две стороны единого процесса рождения новой культуры.

Он не понимал, что в действительности в развитии искусства такого разрыва быть не может, что, овладевая традициями, советские писатели не ограничивались ими, а созидали новое искусство, клали первые кирпичи в фундамент социалистической литературы. И то, что он делал сам, организуя лучшие силы честных художников-попутчиков и воспитывая их в революционном духе, и то, что делали напостовцы, поддерживая массовое литературное движение, – все это, вместе взятое, явилось началом новой литературы, во многом идущей от литературы прошлого и одновременно не похожей на нее в самых существенных чертах, ибо, как говорит сам же Воронский, творцы ее – Вс. Иванов, Сейфуллина, Ник. Тихонов, Н. Асеев, А. Малышкин «выросли из революции, они дети революции, ее воспитанники», их «вещи останутся ценными художественными документами нашей эпохи» [126] «Красная новь». – 1923. – № 5. – С. 368. .