Степан Шешуков - Неистовые ревнители. Из истории литературной борьбы 20-х годов

Не ласку, а глухое непонимание и вражду встречал Маяковский со стороны руководителей РАПП, И это крайне болезненно воспринималось великим поэтом и отрицательно сказывалось на его работоспособности.

А. Фадеев разделял взгляды рапповцев на поэзию Маяковского. Тому есть много подтверждений. Фадеев присутствовал на злополучном заседании комфракции секретариата РАПП и поддержал ее решение. Ю. Либединский в своих воспоминаниях о Маяковском писал: «Нам, – об этом мы впоследствии не раз вспоминали с Фадеевым, – агитационные стихи Маяковского казались однодневками, которые, исполнив свою непосредственную политическую задачу, тут же умрут… Нам казалось тогда, что Маяковский, подчеркивая в пьесе «Клоп» проблемы разоблачения сегодняшнего мещанства, преувеличивал и что с мещанством навсегда покончено» [403] Лебединский Ю. Современники – С. 167. . Через много лет сам Фадеев признает свои заблуждения в оценке одного из самых знаменитых произведений поэта: «Я помню, как в десятую годовщину Октябрьской революции (а сейчас нам предстоит тридцатая!) Маяковский пригласил небольшую группу литераторов к себе на дом и впервые читал поэму «Хорошо!». Надо сознаться, что даже мы, выходцы из демократических низов, в известной мере тоже зачинатели советской литературы, не сразу поняли все величие и значение этой поэмы. Мы подошли к ней с узко литературной точки зрения. Нам не понравилась ее декларативность. В этой поэме, перед десятой годовщиной Октября, когда страна жила еще тяжело, когда стране было трудно, Маяковский говорил о ней, как о стране, уже утвердившей новый строй жизни. Он говорил о своей связи с Советской родиной. Теперь, спустя двадцать лет, эта поэма звучит во весь голос, и много из того, что было в ней только предвосхищено, осуществилось. Поэма «Хорошо!» была поистине пророческой» [404] Сб. «Советская литература». – М., 1947. – С. 23. .

Таким образом, любое выступление Маяковского – и сатирическое и патетическое – отвергалось рапповцами. В самом деле, если Либединский признается, а это так и было, что им тогда казалось, будто Маяковский, «подчеркивая в пьесе «Клоп» проблему разоблачения сегодняшнего мещанства, преувеличивал и что с мещанством навсегда покончено», то Фадеев утверждал как раз обратное. Им не понравилась поэма «Хорошо!» за то, что Маяковский говорил в ней о стране, где уже будто бы утвердился новый строй жизни, в то время как «страна жила еще тяжело, когда стране было очень трудно». В первом случае Маяковского разносили за «клевету» на действительность; во втором случае за «декларативность» прославления все той же нашей советской действительности 20-х годов.

Рапповцы не понимали того, что Маяковский за годы Советской власти поднялся до высот мировой поэзии и стал основоположником социалистической лирики.

В воспоминаниях Ю. Либединского о Маяковском есть справедливый и глубокий вывод: «то, что налитпостовское руководство РАПП этого принципиального развития Маяковского не поняло, было одним из симптомов вырождения РАПП» [405] Лебединский Ю. Современники – С. 171. .

Алексей Николаевич Толстой, как никто из советских писателей, испытал на себе тяжелое бремя рапповщины. Ни по кому так больно, продолжительно и несправедливо не колотила рапповская дубинка, как по бывшему графу Толстому. Начиная с момента его возвращения на Родину до ликвидации РАПП он для них оставался буржуазным писателем, выразителем сменовеховщины, главой реакционного крыла литературы. Даже Б. Пильняк вызывал у них надежды на перевоспитание. Алексей же Толстой, создавший уже вторую часть «Хождения по мукам», первую книгу «Петра Первого», никаких надежд у рапповцев не пробуждал. Отношение к А. Толстому – тоже один из самых убедительных «симптомов вырождения РАПП».

Рапповские критики не занимались серьезно и объективно творчеством Толстого. Они отделывались резкой бранью при появлении очередного произведения этого писателя, не хотели его знать и не знали. Толстого они игнорировали, потому что не верили ему, не верили в возможность его перехода на позиции Советской власти. Поразительная нечуткость и безразличие к большому своеобразному дарованию!

М. Горький еще в 1910 году, по первым рассказам А. Толстого, высоко оценил его талант, определил особенность и направленность этого дарования. Горький обрадовался появлению «нового Толстого». А рапповцы, даже после выхода таких произведений писателя, где прославлялась Октябрьская революция, не признавали его. Горький уже по начальным главам оценил «Петра» как «первый в нашей литературе настоящий исторический роман», а прочитав «18-й год», воскликнул: «Какое уменье видеть, изображать!»1. Рапповцы видели в лице Толстого лишь «классового врага» и в своих оценках его творчества исходили из этого ложного, оскорбительного для писателя ярлыка (их лозунги об усилении в литературе классовой борьбы и обосновывались главным образом творчеством и поведением Толстого).