А Слободской - Среди эмиграции [Мои воспоминания. Киев-Константинополь, 1918-1920]

Турка более всего интересуют царские деньги с водяными портретами. Он берет одну из бумажек и с видом знатока начинает рассматривать ее на свет. Видимо, удовлетворен осмотром и начинается торговля. Наконец, сделка закончена. Он расплачивается, бережно прячет свою покупку и удовлетворенно уходит. В другом месте торгуются с греком, с матросами союзной эскадры и т. д. Знание языка не нужно и не требуется. Объясняются на какой-то интернациональной смеси слов всех национальностей. Все друг друга понимают.

Проходящие русские также моментально становятся объектами внимания «валютчиков».

Еще издали заметив приближающуюся фигуру русского, ближайшие двое — трое торопливо бегут к нему навстречу.

— Гражданин, продаете? Какие? Сколько..? — забрасывают они вопросами озадаченного беженца. Узнав, что у него ничего нет, они разочарованно и медленно возвращаются на свои места. Но, если только узнают, что у него имеется «товар» — с ним начинается торговля.

Однажды неожиданно пронесся слух, что ген. Шкуро на официальной галатской бирже продал несколько тюков врангелевских и донских денег. На беженской бирже паника. Все стараются друг другу продать, даже по себестоимости, врангелевские и донские, но все уж знают новость и никто не покупает.

«Работающие» по несколько человек в компании немедленно посылают одного из компанионов вниз в Галату на разведку и для установления связи.

К вечеру у большинства физиономии печальные и вытянутые. Почти каждый из них потерпел за день убыток в полторы, две лиры. Шкуро проклинают. Но обыкновенно, в среднем, каждый «зарабатывал» одну-две лиры в день.

Для наблюдения за появлением «врага», союзной полиции, на обоих «флангах биржи» устанавливалось очередное дежурство. В случае появления таковой, немедленно раздавалось: «прячьте». Все из рук моментально исчезало и «валютчики», как ни в чем не бывало, спокойно прохаживались и за спинами полисменов строили рожи или гримасы. Как только те исчезали, моментально начиналась вновь торговля, впредь до новой опасности.

В случае же, если кто-либо все таки попадал в руки полиции, то его обыкновенно арестовывали, сажали в кроккер или секстьон, отбирали все «капиталы» и после «хорошего бокса» через день выпускали.

Фамилий и адресов друг друга «валютчики» совершенно не знали. Называли себя обыкновенно вымышленными именами и фамилиями.

Граф Грабовский, князь Шкуро, поручик Кутепов, корнет Ильюшка, ротмистр Петр Александрович и т. д. были их фамилиями на бирже. Конспиративность соблюдалась из страха перед русскими шпионами и репрессий с их стороны.

Постепенно и в связи с окончательным обесценением всех русских бумажных денег, «биржа» потерпела свое первоначальное значение. Советская валюта была союзниками запрещена и рассматривалась, как агитационная и преступная литература. В силу этого, ею работали тайно и наиболее храбрые смельчаки. «Валютчики» уходили и изыскивали новые пути для своей деятельности. Часть более богатых ушла на работу вниз, на галатскую официальную биржу, и здесь примкнула к своим старым приятелям. Это группа, человек около 100–120, определилась окончательно в своей профессии. Около них жили примазавшиеся к ним беженцы, мелочь— агенты жили исключительно на проценты.

Разбогатевшие на бирже и более солидные соединялись в компании и открывали агентурно-комиссионные конторы. Но конкуренция греков их быстро убивала. Они прогорали и вновь обращались в первобытное состояние. Меньшая часть «валютчиков» осталась на Галатской лестнице и перешла к работе по собиранию и продаже коллекций русских бумажных денег за период с 17 года. Первое время заработок кое-какой был, но затем прекратился и, они рассеялись в поисках другой работы.

Главные центры сосредоточия неимущего беженства, в попытках приискания работы и применения своего труда, были: Стамбульский новый мост, Стамбул-гранд-базар или, вернее, нижняя его часть, около мечети у моста, улица Пера, площадь Таксим на Пера. Имущие классы беженства, ликвидировав остатки своего имущества и драгоценностей, вложили свои капиталы преимущественно в торговые предприятия — рестораны и комиссионные магазины — вдоль всей улицы Пера. Но это были единицы и десятки, тысячи же беженцев были выброшены на улицу и на ней искали заработок.

Гранд-базар в Стамбуле, с десятками тысяч магазинов, лавок и киосков, поднимается вверх от моста через Золотой Рог. Небольшая площадка примыкает с одной стороны к широкой лестнице мечети, а с других окаймлена разными киосками, столовками и харчевнями. Большинство столовок и харчевен в руках русских беженцев. Выстроены они на скорую руку из фанеры и обтянуты старыми рваными палатками. Над входами красуются вывески, с буквами, выведенными безграмотно, аляповато и грубо: «Казбек» «Ростов», «Одесса-мама», «Закат» и т. д. Кое-где вывешены отдельно аншлаги, указывающие на особенность «ресторана»: «Малороссийский борщ», «всегда горячие котлеты» и т. д. Цены вполне доступные для беженца, не имеющего за собой ничего, кроме той рваной одежды, что на нем. Наиболее крупная столовка, где собирается «вся знать» базарного беженства «Ростов-Дон». Содержатели его человек шесть казаков и их бывший командир, есаул. Продали седла, ковры, оружие и на эти деньги открыли столовку. Здесь же, за ситцевой перегородкой, на примусе и мангале, готовят борщ и котлеты. На прилавке неизменные закуски: консервы, яйца, лук и здесь же две огромных бутыли от Кромского и К 0с надписью «перцовка» и «русская горькая». Столики, не в пример прочим столовками, прикрыты листками старых газет.