Эдельберт Холль - Пехотинец в Сталинграде. Военный дневник командира роты вермахта. 1942–1943

Артиллерия и минометы опять начали свой концерт. Вскоре связь по полевому телефону снова была нарушена. Как и вчера, мы теперь были полностью предоставлены сами себе. Незадолго до полудня по нас вели прицельный огонь из противотанковых орудий из Городища. Выстрелы были направлены вдоль оборонительного рубежа в низине. Мы не отвечали, чтобы не обнаруживать себя. Вдруг пули, предназначенные для нашего КП, стали попадать и застревать в траверсе окопа. Со стороны балки Городища появились солдаты. Они старались обстрелять нас. Но мои солдаты знали вчерашний приказ: стрелять только в крайнем случае. Три выстрела моей винтовки нашли свои цели и заставили остальных повернуть назад. Русским оставалось лишь догадываться, откуда были сделаны выстрелы.

Мы находились в состоянии полной готовности, постоянно обшаривали взглядом местность. В течение дня огонь артиллерии противника был интенсивным, но неприцельным. Значит, противник до сих пор не знал точно, где мы прячемся. Я не верил, что наше укрытие может выдержать прямое попадание. Лучшую защиту от снарядов обеспечивала та часть укрытия с траверсом по фронту, что мы специально выкопали для этих целей.

С наступлением темноты часовые отправились на свои позиции. С моей позиции из-за снега было практически невозможно вести наблюдение на более дальние дистанции. Мы снова развели огонь в наших импровизированных печах. Когда снаружи температура держится на отметках около 30 градусов ниже нуля, укрытия в течение дня быстро остывают. Поскольку мы не могли выходить из них, вскоре нам самим становилось очень холодно. Тем не менее для нас эти укрытия были жизненно важны, так как без них мы остались бы совершенно беззащитны и полностью зависели бы от милости погоды. Лишившись своих землянок, мы больше не смогли бы оказать врагу даже малейшее сопротивление.

Сегодня у нас был день траура. Во время обстрела из противотанковых пушек в полдень был смертельно ранен осколком обер-ефрейтор, находившийся в укрытии справа от меня. Прежде он служил в 8-й роте моего старого полка. Павеллек и я пришли попрощаться с нашим храбрым товарищем. От мороза тело убитого стало жестким как камень. Мы оставили его лежать у траверса в окопе.

28 января

Я сказал солдатам, что вернусь к ним в начале следующего дня и останусь на весь день. Потом мы прошли по оставшимся укрытиям или, точнее, землянкам. Мы почти не разговаривали. Каждый понимал, как серьезно наше положение. Если бы я мог выпросить для своих истощенных товарищей хотя бы достаточно пищи. Они выполняли свой долг без жалоб.

Когда мы вернулись на мой КП, оказалось, что туда же недавно прибыли и наши так называемые пайки. На этот раз нам досталось на двадцать три человека полторы буханки хлеба, пол коробки шока-колы и теплый бульон, где плавало несколько кусочков конины. Когда прибудет пища для более чем еще сотни других солдат, что находились под моим командованием, все еще не было ясно. Очевидно, тыловые службы до настоящего момента не сумели организовать снабжение всех подразделений. Количество и качество питания для всех были одинаковыми.

В любом случае мы аккуратно поделили наши мизерные пайки. Солдаты взводов, доставившие нам еду, отбыли к себе. Я уже готовился проглотить первую ложку «бульона», когда в моей землянке появился обер-ефрейтор. Я сразу узнал в нем старослужащего нашего прежнего полка. Он выглядел гораздо хуже, чем большинство моих солдат.

– Герр гауптман, я – обер-ефрейтор Хюбнер, бывший ординарец обер-лейтенанта Боге. Вы помните меня?

– Да, я вас помню. Что вы здесь делаете?

– Герр гауптман, я ничего не ел пять дней!

– Как могло такое случиться?

– Я был ранен и отправился в госпиталь в городе. Но там все было безнадежно переполнено. Мне сказали искать свое подразделение и вернуться туда, так как им нечем было меня кормить. Я так и поступил и везде расспрашивал, как сюда добраться, но нигде мне не могли дать ничего поесть. Повсюду была одна и та же история: «Извините, нам и самим нечего есть». И вот наконец сегодня я нашел свое подразделение здесь!

– Но и у нас тоже оказалось нечего есть, – ответил за меня Павеллек.

– Вы не можете оставить меня ходить голодным! – Это были рыдания человека, близкого к сумасшествию.

Я не могу забыть этот измученный взгляд, это залитое слезами лицо, это отчаяние. Я не мог глотать свой суп в присутствии моего товарища.

– Вот возьмите мой суп, у нас действительно нет ничего больше. Вы останетесь с нами и отправитесь во взвод Диттнера.