Генри Ли: История инквизиции

Золотой алтарь в соборе Св. Амвросия в Милане.

В конце XII века существованию Католической Церкви угрожала страшная опасность, несмотря на то что события последних ста пятидесяти лет сделали ее владычицей всего христианского мира. В истории нет другого примера более полного торжества разума над грубой силой. В эпоху смут и кровавых битв гордые воины должны были склоняться перед служителями алтаря, которые не располагали никакой материальной силой и все могущество которых основывалось на внутреннем сознании верующих. Церковь представляла абсолютную монархию. Спасение всякого верующего зависело от его повиновения Церкви, от его готовности поднять оружие на ее защиту; и это верование в эпоху, когда вера руководила всеми поступками людей, породило духовный деспотизм, подчинивший все воле тех, в чьих руках он находился.

Для поддержания своего положения Церковь нуждалась в централизации власти, которая постепенно и развилась в церковной иерархии. Былой независимости епископа уже не существовало.

Главенство римской кафедры было признано, и она, становясь все более требовательной и могущественной, захватила всемирную юрисдикцию и подчинила своей воле волю епископов. Справедливому и несправедливому, разумному и неразумному велению Папы нужно было подчиняться, так как некому было жаловаться на наместника святого Петра.

В более узких пределах и оставаясь всегда подчиненным Папе, епископ, по крайней мере, в теории, также пользовался абсолютной властью. Смиренный же служитель алтаря был лишь орудием, при помощи которого папские декреты и епископские распоряжения проводились в народ, так как участь всех и каждого зависела от того, кто имел право совершать таинства или отказывать в них верующим. Ответственная за судьбу всего человеческого рода, Церковь должна была иметь средства и организацию, необходимые для выполнения столь высокой задачи. Чтобы руководить совестью верующих, она создала глухую исповедь, которая в рассматриваемую нами эпоху перешла почти исключительно в руки священников. Если же это оказывалось недостаточным, чтобы удержать верующих на праведном пути, то Церковь могла прибегнуть к тем духовным судам, которые были при каждой епископской кафедре. Юрисдикция этих судов была крайне неопределенна, а при желании легко могла стать почти беспредельной. Все вопросы, касающиеся веры, воспитания, брака и наследства, были, по общепризнанному мнению, прерогативой духовных судов, но в жизни человека было сравнительно мало таких вопросов, которые не затрагивали бы его совести, следовательно, не вызывали бы вмешательства духовного суда; на практике это облегчалось еще тем, что все договоры обыкновенно скреплялись клятвой.

Епископ в облачении для мессы. По изображению на миниатюрах XII в.

Забота о сохранении чистоты душ вызывала постоянное наблюдение за действительными или мнимыми заблуждениями каждой отдельной овцы духовного стада, а это, помимо огромного влияния, предоставляло Церкви возможность вмешиваться в частную жизнь человека. И не только самый скромный священник обладал сверхъестественным могуществом, которое ставило его выше окружающих, но даже личность его и имущество были неприкосновенны. Как бы ни были велики его преступления, он не был подсуден светскому суду – рука мирянина не могла коснуться его. Лицо духовного звания было подсудно только своим духовным судам, которые не могли вынести смертного приговора; кроме того, всегда можно было на решение духовного суда принести жалобу верховному судилищу Рима, а подобная апелляция часто была равносильна полной безнаказанности.

В подобном же исключительном положении находилась и недвижимость духовных лиц, которая образовалась из добровольных пожертвований многих поколений набожных мирян и занимала значительную часть наиболее плодородных земель Европы. Кроме того, связанные с этими владениями сеньориальные права включали в себя очень широкую светскую юрисдикцию, которая предоставляла их временным пользователям те же права над личностью, которыми обладали и феодальные сеньоры.