Юрий Олсуфьев - Из недавнего прошлого одной усадьбы

Лев Иванович Соллогуб. Миниатюра. Первая половина XIX века. Частное собрание, Москва

Екатерина Россети-Розновано, урожденная княжна Гика. Миниатюра. Первая половина XIX века. Частное собрание, Москва

В молодости моя мать в обществе не пользовалась большим успехом, несмотря на то, что тогда была стройна и, скорее, красива; я думаю, что большая внутренняя жизнь мешала ей легко сближаться с людьми своего круга и чувствовать себя между ними вполне свободно. В летах уже преклонных, хотя умерла она не старой, ей было всего 57 лет, страдая сахарной болезнью, она была очень тучна; прикованная к креслу или кушетке, последние годы она с трудом могла двигаться, и вся жизненность ее как бы сосредоточивалась в ее неизменно блестящих и умных серых глазах, с которыми так гармонировали своим блеском ее серьги – два крупных грушевидных индийских бриллианта. Она всю жизнь страдала астмою, а затем диабетом, но я никогда не помню, чтобы она роптала.

Моя мать любила, чтобы в доме было бы много народу, много служащих и вообще чтобы все было бы в изобилии. Домоправительницей, однако, она была плохой, ни в чем не зная меры: она любила животных, потому не смели продавать лошадей; она любила птиц, поэтому своих кур почти никогда не резали и они водились на каждом хуторе в Буйцах сотнями; делая запасы каких-нибудь английских печений на года, она не замечала, что в доме часто не хватало необходимого. Она любила часами говорить со своими служащими, вникая во все их интересы, но, конечно, не нравоучительно и без всякой мысли наставлять, а просто так, потому что с ними легко говорилось. Она была чрезвычайно гостеприимна, и никто, кажется, не умел так широко и щедро наградить или отдарить, как моя мать, к которой, мне кажется, было чрезвычайно применимо выражение «un grand coeur» [доброе сердце].

Юрий Александрович Олсуфьев и Софья Владимировна Глебова (Олсуфьева) накануне свадьбы. 1902. Частное собрание, Москва

Она очень привязывалась к людям, в особенности к своим служащим, и уход или даже намерение уйти с ее службы ввергали ее в большое горе. Помню, как она плакала при одном только предположении некоторых буецких крестьянских семей переселиться в Сибирь. Шутя же она уверяла, что любит больше «собачье отродье», чем людей. Она, действительно, страстно любила собак, которые наполняли Буецкую усадьбу и комнаты моей матери, что, конечно, не содействовало их чистоте и порядку. Кроме собак в комнатах моей матери всегда можно было видеть попугаев с испанскими названиями, различных перюшей, черепах, лягушек и причудливых экзотических рыб. Собак она держала исключительно породистых – умных, сметливых крысоловок различных пород, которых выписывала из Англии, и, совсем в духе времени, не любила собак, к которым шли бы «благородные» клички вроде «Lady», «My Lord» и т. д. Большая любительница садоводства, огородничества и цветов, она не переносила избитых «деланных» клумб, а любила цельные цветочные подборы; некоторых цветов она совсем не любила, как и некоторых пород собак, называя такие цветы глупыми или даже вульгарными. В Буйцах, бывало, она вставала с солнцем и почти своими руками сажала кусты и деревья, невзирая часто на непогоду и дождь.

В Красных Буйцах. Слева направо: С. Н. Глебова, неизвестная, Л. В. Глебо ва, С. В. Глебова (Олсуфьева), Ю. А. Олсуфьев, А. В. Глебова, неизвестная; на переднем плане – мальчик из семьи Глебовых, в кресле справа – Екатерина Львовна Олсуфьева. 1902. Частное собрание, Москва

Моя мать была чрезвычайно суеверна, несмотря на то, что постоянно читала «La revue scientifique» [ «Научное обозрение»] – журнал, чуждый тогда всякого спиритуализма. В молодости она занималась спиритизмом, но перестала им заниматься по совету своего духовника. Она всегда ходила к обедне, но молилась ли она в церкви – не знаю. Дома, за прической (в Петербурге ее причесывала моя бывшая кормилица и няня Александра Алексеевна Шагаева, а в Буйцах – Василиса Никифоровна), она всегда читала Евангелие по-фран цузски. За границей она любила посещать католическую службу (отец ее, граф Лев Львович, был католиком и только под старость перешел в православие) и была, если можно так выразиться, очень католична, полагаясь исключительно на Церковь и почти совершенно исключая свое личное участие в духовной жизни.