Николай Костомаров - Казаки

— А твий перший чоловик жывый ще? — спросил Дорошенко.

— Не знаю, ясневельможный пане, чи вин ще жи-вый, — отвечала Ганна. — Его зовуть Яцько Молявка-Многопиняжный. Его в поход угналы, а мене ухоплена — и з тыеи поры я про ёго не чула. '

— Молявка-Многопиняжный! — воскликнул Дорошенко: — Я твого чоловика добре знаю. Вин тепер уже сотны-ком у Сосныци. Казав вин мени, що у ёго жинку укралы и виддалы за другого, казав! Якуж я тоби, молодыце, по-раду дам? Иды, молодыце, до думного дьяка Лариона Иванова и усе ёму повидай, як отсе мени повидала. Я ось тоби цидулу напышу до ёго! -

Он пошел в другую комнату. Ганна дожидалась стоя, опустивши глаза в землю. Дорошенко вышел, отдал ей написанную цидулу и сказал полуголове:

— Каж:Й:ть отвесты сю жону до Лариона Иванова в Приказ. А тоби, молодыце, на: от,_скильки здолаю, стильки помогаю.

Он подал ей несколько серебряных монет, вынес из другого покоя черный шелковый платок и вручил ей, сказавши, что это ей на голову, чтоб не. надевать более московской кики.

XV

Привели стрельцы Ганну Кусивну к думному дьяку Ла-риону Иванову, находившемуся тогда в Приказе. Это был сорокалетний плечистый мужчина с здоровым лицом, с красным от большого употребления напитков носом и с маленькой красноватой бородкой. Прочитавши цидулу Дорошенка, он велел позвать Ганну.

— Мы с тобою, красавица, — сказал он ей, — видимся в-первое, а кажись, я тебя уже знаю. Уж не та ли ты, что писано было нам от гетмана по челобитной полковника Борконского и всех черниговских всяких чинов обывателей на царского воеводу Чоглокова, между иными его худыми делами, что он заслал какую-то жену чужую в свою вотчину и там ее повенчали в другой раз с его человеком?

Ганна рассказала ему всю свою историю так же, как и Дорошенку. - '

— Кто тебя знает: — сказал думный дьяк: — какой у тебя муж законный, коли ты с двумя венчалась, и со вторым мужем от живого первого. Это уж не наше дело, а церковное. Я тебя отправлю в Патриарший Приказ.

— Мене згвалтовалы, на вик осоромотылы! — с рыданием говорила Ганна.

Думный дьяк не совсем понял смысл слышанных слов, но уразумел, что идет жалоба на насилие, учиненное ей Чоглоковым, и сказал:

— Хорошо; мы его допросим. А ты, жонка, явись сюда завтра! . , '

— А где ж я буду? — сказала Ганна: — Я до его в двир не вернусь, лучше в ричку кинусь!

— Побудешь здесь в Приказе. Я велю тебя поместить, — сказал думный дьяк и велел отвести ее в нижний подклет, где были покои, нарочно отводимые на случай для тех, которых нужно было задержать в Приказе на время.

На другое утро опять привели Ганну перед думного дьяка. Она увидала здесь своего злодея Чоглокова, побледнела и затряслась.

' — Ну, Тимофей Васильевич', — говорил Чоглокову Ла-рион Иванов: вот женщина показывает на тебя! — При

этом он изложил то, что слыхал от Ганны. — Что скажешь на это? Знаешь ты эту жонку? — спрашивал он в заключение Чоглокова.

— Знаю, — сказал Чоглоков, — только не так было, как ьаа показывает. Эта жонка клеплет на меня безлепицу. Она первый раз пришла ко мне с моим человеком Ваською Чесноковым и оба стали просить у меня позволения обвенчаться. Она была тогда в девичьем наряде. Я позволил, да и не было никакой причины им- того не позволять. Мой холоп Васька Чесноков тогда отпросился от меня домой в нашу подмосковную вотчину, и я отпустил его; он поехал вместе с этой жонкой и письмо от меня повез к священнику моей вотчины, и тот священник, видя их доброе обоюдное согласие, их обвенчал. А как меня из Чернигова с воеводства отозвали, я приехал в Москву и велел Ваську с женою привезти к себе во двор мне на службу, а не для срамного дела, как' она лает. А вчерашнего утра эта женщина из моего двора сбежала, малую толику животов покрадючи и теперь затеяла на меня такое, что честному, богобоязненному человеку и помыслить страшно. '

— Мене повинчалы, я не дивка була, а мужатая жона, воны мене по- злодияцьку ухопылы и згвалтовалы, и за иншого сыломиц повинчалы, мужату жону! — вопила Ганна.

— Спроси ее, господин, — сказал Чоглоков: — когда ее повенчали первый раз и где?

— У св. Спаса, — сказала Ганна: — у той саме день, як выступалы козаки в поход

— А какой тогда был день? — спрашивал Чоглоков. — Тогда был Петров пост. Скажи, господин думный дьяк: можно разве по закону православному венчать в Петров пост?

— Ну, лебедка, что скажешь? — обратился Ларион Иванов к Ганне: — Правду ли этот господин говорит? Был тогда Петров пост? '