Баррингтон Мур-младший - Социальные истоки диктатуры и демократии. Роль помещика и крестьянина в создании современного мира

Если подвести итог предшествующему анализу, то свидетельства ясно указывают на то, что правительство и высшие классы не выполняли никакой функции, которую крестьяне могли бы посчитать необходимой для своего образа жизни. Поэтому связь между правителями и подданными была слабой, по большей части искусственной, готовой оборваться при первом же усилии.

Имперский режим пытался компенсировать искусственный характер этой связи тремя способами. Первой мерой была система зерноскладов, как местных, так и императорских хранилищ зерна, распределявшегося среди населения при возникновении дефицита. Правители осознавали прямую связь между голодом и крестьянскими выступлениями, хотя голод не был единственной причиной последних, как мы увидим далее. Однако система общественных зерноскладов постепенно пришла в негодность, и в XIX в., когда в ней возникла наибольшая потребность, она по большей части была заброшена. Главной причиной этого, вероятно, были краткосрочные потери джентри и преуспевающих помещиков от продажи или безвозмездной передачи зерна правительству. Ведь именно в период дефицита собственник зерна мог нажить состояние (подробнее см.: [Hsiao, 1960, ch. 5]). Второй мерой была знаменитая система взаимной слежки, баоцзя, которая напоминает, намного опережая по времени, современные тоталитарные методы. Десять домохозяйств объединялись в бао, глава которого отвечал за предоставление наверх сведений о поведении его членов. Определенное количество этих бао (в разное время было по-разному) объединялось в сходные группы с аналогичными обязанностями, и так далее по восходящей иерархии. Это была попытка распространить правительственные функции наблюдения и контроля на уровень ниже окружного магистрата. Современные китаеведы полагают, что система бао была крайне неэффективной [Ch’ü, 1962, p. 151–152; Hsiao, 1960, p. 26–30, 43–49, 55]. Взаимная слежка оказалась в одной упряжке с собиранием налогов, что вряд ли повысило ее популярность среди крестьянства. Эффективность всякой меры такого рода опирается на достаточное число простых людей, которые, с одной стороны, зависимы от системы и поэтому их можно заставить играть незавидную роль доносчика, но, с другой стороны, пользуются достаточным уважением среди населения, чтобы собирать интересующие сведения. Отсюда можно сделать вывод, что эти условия едва ли выполнялись при маньчжурской династии. Третья мера также заставляет вспомнить тоталитарную практику регулярных лекций для населения по конфуцианской этике. Эта практика распространилась в XVII в., и некоторые императоры относились к ней очень серьезно. Другое дело население, которое, если верить многочисленным свидетельствам, воспринимало эти лекции как приторный вздор. Система лекций просуществовала до 1865 г., под конец выродившись в пустую формальность, к которой не относились всерьез ни чиновники, вынужденные читать лекции, ни крестьяне, вынужденные их слушать [Hsiao, 1960, ch. 6].

В целом подобное сочетание военной политики, полицейской слежки и индоктринации населения явно предвосхитило современные тоталитарные практики. На мой взгляд, это убедительно доказывает, что ключевые черты тоталитарного комплекса возникли еще до наступления современной эпохи. Однако пока современная техника не сделала тоталитарные методы эффективными и не произвела на свет новые формы восприимчивости к ним, тоталитарный комплекс сохранялся в аграрных обществах только в зародыше.

Четвертым видом связи между крестьянством и высшим классом был клановый механизм, достаточно эффективно прикреплявший крестьянина к господствующему порядку. Напомню, что клан – это группа людей, убежденных в своем происхождении от общего предка. Хотя делами клана занимались представители джентри, он включал большое число крестьян. У клана были свои правила поведения, которые воспроизводились устно на красочных церемониях, когда члены клана собирались вместе, визуально удостоверяя свое членство в коллективном единстве. Некоторый набор конфуцианских понятий, таких как уважение к старшим и предкам, через клан все-таки доходил до крестьян. По крайней мере эти понятия были совместимы со структурой крестьянского общества. Почтение перед прошлым являлось одним из таких понятий благодаря ценности коммулятивного опыта в мире, где социальные изменения происходят чрезвычайно медленно. Здесь можно заметить одну из главных сил, порождавших крестьянский консерватизм. Заповедная земля, бывшая в коллективной собственности, обеспечивала клан солидной экономической базой. Она сдавалась в аренду бедным членам клана по ставке ниже рыночной. В некоторых случаях эта земля обеспечивала средства, с помощью которых одаренные, но не слишком богатые члены клана могли получить классическое образование и проникнуть в чиновничью среду, обогатив тем самым коллективные ресурсы клана. Деревни, где позиции клана были сильны, особенно те, где жители составляли единый клан, по свидетельствам, были намного более сплоченными и солидарными, чем другие. Хотя на севере тоже существовали кланы, наиболее сильными их позиции были на зажиточном юге, и вообще кланы указывали на наличие повышенного аграрного благосостояния [Hsiao, 1960, p. 319–326; Liu, 1959]. Поэтому они существовали не везде. По преимуществу клан был всего лишь расширенной версией наследования по отцовской линии с сильными патриархальными чертами, широко распространенными в высших классах. Поэтому можно с уверенностью предположить, что в других частях Китая, где кланы не играли важной роли, существовало множество меньших линий преемственности, включавших как джентри, так и крестьянские домохозяйства и служивших той же цели: связать между собой правителей и подданных.