Баррингтон Мур-младший - Социальные истоки диктатуры и демократии. Роль помещика и крестьянина в создании современного мира

До сих пор революционный экстремизм пользовался в Индии незначительной поддержкой и очень малым влиянием. [237]До смерти Неру и в последующие годы центральное правительство оставалось достаточно сильным, чтобы уничтожать очаги коммунизма, когда это движение становилось революционным, и удерживать его в законных рамках, когда оно имело реформистский характер. Чтобы понять причины этого, следует обратиться к историческим фактам.

Согласно предположению, высказанному мной ранее, в добританскую эпоху кастовая система обеспечивала способ организации местного сообщества таким образом, что центральное правительство воспринималось скорее как нечто избыточное, а не как то, что имело смысл поменять, когда дела пошли плохо. Касты были формой организации предельно фрагментированного общества, включавшего множество национальностей, религий и языков, позволявшей им по крайней мере сосуществовать вместе на одной территории. Хотя эта фрагментация временами отчасти преодолевалась в некоторых местностях, она препятствовала широкомасштабной революции. Более того, система каст принуждала к иерархическому подчинению. Если заставить человека во множестве повседневных поступков ощущать свое скромное положение, он будет вести себя смиренно. Традиционный кастовый этикет не был чем-то внешним, он имел политические последствия. Наконец, в качестве предохранительного клапана касты обеспечивали способ коллективной вертикальной мобильности в рамках традиционной системы благодаря механизму «санскритизации». Во всех этих отношениях индийское общество резко отличалось от Китайской империи.

Все эти факторы, пусть и в ослабленной форме, сохранили свое влияние в сельской местности, когда при британцах началась ограниченная модернизация. Метод проведения модернизации также во многом благоприятствовал стабильности. Восстание сипаев случилось еще до того, как лидеры радикальных движений научились превращать реакционные настроения в революционные порывы; хотя остается спорным вопрос, насколько они смогли бы воспользоваться этим кризисом. Когда национальное движение стало проникать в крестьянскую среду, оно оказало на нее довольно умиротворяющее влияние по указанным выше причинам. Особо примечательно, что передача власти от британцев к индийцам прошла без какого-либо реального кризиса власти; хотя небольшое осложнение возникло в Хайдарабаде, где произошло неудавшееся революционное восстание.

Один аспект заслуживает более полного рассмотрения. Многочисленные акты враждебности, вызванные воздействием современного мира, вероятно, вылились в ужасы религиозной войны между индусами и мусульманами. В качестве показателя ее значимости достаточно напомнить, что в мятежах, сопровождавших раздел Индии и провозглашение независимости, погибли 200 тыс. человек, а 12 млн были вынуждены бежать в разные стороны через границу между двумя новыми государствами [Mellor, 1951, p. 45]. На протяжении долгой индийской истории межрелигиозная вражда, конечно, иногда приобретала насильственные формы. В основном это были попытки мусульманских правителей с помощью силы обратить индусов в свою веру. В XX в. религиозная вражда и фанатизм имеют качественное отличие. Они скорее напоминают хорошо известный феномен нативизма. Во многих частях мира при ослаблении господствующей культуры, подвергающем опасности часть населения, в ответ происходит возрождение традиционного образа жизни с новой и неистовой силой. Зачастую возврат к прошлому слабо связан с исторической реальностью. Нечто подобное случилось и в Индии, причем это обстоятельство не получило прежде адекватного рассмотрения. Общинные религиозные чувства сыграли свою роль в слабой версии реакционной фазы развития Индии и, по сути, оказались ее самым худшим аспектом. Но по крайней мере для Индийской республики и ее лидеров они были неофициальными и антиправительственными. К чести Ганди и Неру, оба лидера боролись против религиозного насилия всеми доступными методами. Религиозная война могла оказаться заменой несостоявшейся революции. Но в то же время это было крайнее выражение фрагментации индийского общества, ставшей помехой для всех эффективных политических действий, а не просто для революционного радикализма. Естественной мишенью радикалов могли стать изгои и деревенские пролетарии. Помимо тенденции к «санскритизации», радикализм сталкивался с другими препятствиями. Революционеры не способны обратиться напрямую к деревенскому пролетариату, даже под мирным предлогом, не настроив против себя массу мелких и средних крестьян. В любом случае реальная проблема революционного движения состоит в том, чтобы вывести из состояния status quo целые области и деревни, – задача трудновыполнимая в Индии, да и то разве что на ограниченной территории. Кое-где коммунисты могли опираться и опирались в своих обращениях на языковую и региональную лояльность. В других случаях они попытались добиться успеха, воспользовавшись кастовыми противоречиями (хороший пример см.: [Harrison, 1960, p. 222–223]). Апелляция к местечковой лояльности или к предмету споров может порой стать удачной революционной тактикой. Но когда наступает время для превращения локального недовольства в большую политику, эти мелкие поводы для враждебности нейтрализуют друг друга в какофонии несущественных притязаний. Для революции требуются общечеловеческие идеалы, а не пошлые местечковые суждения.