Баррингтон Мур-младший - Социальные истоки диктатуры и демократии. Роль помещика и крестьянина в создании современного мира

Хотя классовые отношения на селе очень важны сами по себе, они не проясняются, пока не поместить их в более общий контекст. Аграрные условия, особенно в Индии, нельзя отделять от кастовой системы и от религии, поскольку они образовывали единый институциональный комплекс. Основной раскол в индийском обществе, выявленный восстанием сипаев, оказался между глубоко оскорбленной ортодоксией, опиравшейся на определенные материальные интересы, и равнодушием тех, кто либо выгадал от британской политики, либо был не слишком затронут ею. Этот раскол проходил по религиозным границам и до некоторой степени также по материальным. Индуисты и мусульмане массово участвовали в борьбе с обеих сторон [Chattopadhyaya, 1957, p. 100–101]. [215]А в Ауде крестьяне восстали вместе с прежними господами в единой оппозиции британскому вторжению. Поэтому, как можно судить, что бы ни делали британцы и что бы они ни пытались сделать – а, как мы видели, они проводили разную политику в разных областях и в разное время, – они в любом случае были обречены на то, чтобы разворошить осиное гнездо. В целом располагая лишь небольшими силами, завоеватели стремились делать лишь то, в чем была абсолютная необходимость. «Реформы» эпохи, предшествовавшей восстанию сипаев, были минимальными.

На уровне более глубоких причин восстание сипаев показывает, что воздействие Запада с его упором на коммерцию и промышленность, его секулярным и научным отношением к физическому миру, его вниманием к конкуренции, а не к унаследованным статусам представляло фундаментальную угрозу для индийского общества. В целом и по отдельности эти особенности были несовместимы с аграрной цивилизацией, организованной вокруг каст с их религиозными санкциями. Англичане действовали достаточно осмотрительно. Те, что были на месте, в Индии, не стремились нажить себе неприятности, слепо навязав собственные социальные нормы; они проводили реформы только ради того, чтобы спокойно заниматься торговлей и материально обеспечить собственное присутствие, а также в тех немногих случаях, когда индийские традиции оскорбляли британский разум.

Одной из таких традиций был ритуал «сати» («sati», также пишется как «suttee»), как называется обычай сжигать или умерщвлять каким-либо иным способом вдову сразу после смерти мужа. Этот обычай возмутил многих британцев. В Бенгалии вдову «обычно привязывали к трупу, часто уже гниющему; рядом стояли мужчины с палками наготове, чтобы затолкать ее обратно в случае, если веревки сгорят и жертва, обожженная и искалеченная, попытается освободиться» [Woodruff, 1953, vol. 1, p. 255]. В большом числе случаев, по крайней мере в XVIII и XIX вв., женщина шла на костер в смятении и ужасе. Многим известен ответ британского офицера 1840-х годов на заявление брахманов, что сати был национальной традицией: «У моей нации тоже есть традиция. Мы вешаем тех мужчин, которые сжигают женщину заживо… Так давайте же следовать своим национальным традициям». [216]Даже сегодня этот ритуал способен смутить самого рьяного поборника равноправия всех культур. Долгое время британцы избегали тотального наступления на сати из опасения вызвать враждебность местного населения. Лишь в 1829 г. обычай был формально запрещен в главных областях, находившихся под британским контролем [Ibid., p. 257]. [217]Однако это еще не было концом истории – она и теперь еще не совсем закончена. Насколько мне известно от знатоков Индии, отдельные случаи проведения ритуала сати все еще имеют место.

Официальная британская политика по отношению к религии, несмотря на ее противоречивый характер, настораживала ортодоксов, как индуистов, так и мусульман. (В связи с этим важно напомнить, что даже начала эмпирической науки представляли угрозу для жреца, который был источником и санкцией в делах ремесел и искусств и взимал плату за их использование.) С одной стороны, британское правительство ежегодно тратило крупные суммы на поддержание мечетей и храмов. С другой стороны, оно допускало, а в некоторых случаях даже существенно поощряло деятельность христианских миссионеров. Миссионеры утверждали, что в 1852 г. у них было 22 общины и 313 опорных пунктов, несмотря на то что миссия насчитывала всего 443 человека [Chattopadhyaya, 1953, p. 37]. Организованные миссионерами народные школы, где девочек учили чтению и письму, вызывали у местных жителей страхи, что эти навыки внушат женщинам страсть к интригам или что всякая женщина, научившаяся чтению и письму, станет вдовой [Ibid., p. 33–34]. Наряду с реакцией на сжигание вдов, подобные свидетельства заставляют думать, что одна из важных причин индийской ненависти к британцам состояла в том, что европейцы разными способами мешали утверждению сексуальной и личной прерогативы мужчин, которая характерна для индусской цивилизации, что, впрочем, не исключает власти старших женщин во многих бытовых ситуациях. Кроме того, повседневный опыт службы в британской армии, тюрьмы, железная дорога, едва вошедшая в употребление накануне восстания сипаев, вызывали опасение, что британцы намереваются уничтожить становой хребет индусского общества – кастовую систему. Сложно судить о том, насколько именно чувствительными эти темы были и остаются для индийцев. Ряд последних событий, когда смешение каст не вызывало серьезных проблем, заставляет допустить, что европейцы переоценивали значение этих сентиментов. [218]Тем не менее ясно, что британское вторжение в целом создало достаточно горючего материала, который вспыхнул, как только на него упала искра.