Геннадий Смолин - Моцарт. Посланец из иного мира [Мистико-эзотерическое расследование]

«Я сидела у ее кровати. Вольфганг тоже: он работал. Ни я, ни он не смели пошевелиться, чтобы не разбудить больную, наконец-то уснувшую после нескольких бессонных ночей. Неожиданно с шумом вошла служанка. Опасаясь, как бы не разбудили жену, и, желая дать понять вошедшей, чтобы она не шумела, Вольфганг сделал неловкое движение, забыв про раскрытый перочинный нож, который держал в руке. Падая, нож вонзился ему в лодыжку, очень глубоко, по самую рукоятку. Вольфганг, такой изнеженный, сдержался, несмотря на боль, и подал мне знак следовать за ним. Моя мать обработала рану и наложила болеутоляющую повязку. Хотя из-за болей Вольфганг несколько дней хромал, он сделал все, чтобы его жена ничего об этом случае не узнала».

Я отдалась на волю волн, живя одним днем. Я и не пыталась ни понять чудесный характер своего Моцарта, ни подняться до уровня его музыкальных талантов или даже гениальности, как мне многие потом говорили. Я обращалась с ним, как с рабом, покорным и счастливым, играла с ним, как с ребенком, которого очень любила, но одновременно и немножко презирала. Все возвышенно-детское в Моцарте, его чистоту, подобную только что выпавшему снегу, кристальную прозрачность я принимала за наивность и глупость. Я устраивала ему смешные сцены, припадки ревности и, как все глуповатые, но красивые и очень требовательные женщины, думала о том, как бы еще больше повязать его своими капризами, которым он охотно потакал. Я прекрасно чувствовала, что он влюблен в меня, да еще как сильно влюблен. Я главенствовала над Вольфгангом в сфере чувств, и он был счастлив отдаваться этой восхитительной тирании Эроса.

Несомненно, между нами была превосходная чувственная совместимость, которая, возможно, заменяла нам все остальное. Денежные заботы постоянно присутствовали в нашем доме, и трудно было разобраться сразу, кто из нас более виновен в этой нужде. Во всяком случае, в 1789 году уклад нашего дома в Вене смахивал больше на житье бедного подмастерья. Будучи свободным художником, Моцарт деньги зарабатывал нерегулярно. Он пристрастился к бильярду, чтобы пополнить наш скудный бюджет. Но, несмотря на это, мы постоянно нуждались. К тому времени на венских подмостках царили такие баловни судьбы, как Глюк и Сальери. И Моцарту, театральному революционеру в душе, даже мечтать о толстом бумажнике было не так-то просто, да он и не мыслил в денежных вопросах ничего. Раньше эти обязанности целиком и полностью лежали на его папочке Леопольде.

Мой Моцарт сочинял неплохие фуги, которые я слушала с таким удовольствием. Может быть, я не стала домовитой женщиной, но я никогда не знала благодати нормальных жизненных условий, унаследованных еще от моей славной матери Цецилии Вебер.

Хотя, что там говорить! Были ведь и вполне урожайные годы, и в полную нищету семья никогда не скатывалась. Я, как мадам Моцарт, презревшая семейную рутину, все-таки делала самое необходимое, и мой супруг, совсем не сказочный принц, недовольным никогда не был.

Теперь можете представить себе, какой хаос временами царил в нашем доме! Что мог предложить мой гениальный выскочка в то время, когда число его противников и кредиторов неуклонно возрастало? Совсем не то, что я воображала еще в Мангейме, когда Моцарт рисовал мне самые фантастические картины нашей будущей жизни. Хорошо еще, что я умела чудесно приспосабливаться к обстоятельствам. В свои двадцать лет я как нельзя лучше вписывалась в беззаботный образ жизни своего мужа. Правда, в первые три года нашей совместной жизни деньги текли к нам ручьем и даже речкой. Когда появлялись деньги, они тут же уплывали на хорошую еду, вино и одежду. Обвинять меня тут нелегко, особенно нас с Вольфгангом — молодых влюбленных людей. Не покажется странным то, что мой Моцарт, жалуясь при случае на мое поведение, ни словом не обмолвился о моей роли как хозяйки дома, хотя я в домашнем хозяйстве не понимала ничего.

Скажу прямо: наша сексуальная жизнь как супругов, по крайней мере, в течение восьми лет — вплоть до 1789 года, протекала удовлетворительно, поскольку я почти постоянно была беременна, родив в общей сложности пятерых детей. Правда, трое младенцев умерли сразу после рождения, в живых остались только двое — Карл Томас и Франц Ксавер. Терезия Констанция, родившаяся в 1787 году, прожила всего год. Разумеется, мне не раз доносили, что у Вольфганга была масса побочных интрижек и связей в последние годы, к тому же он имел множество учениц. И в то же время мой Моцарт нежно любил меня. Доказательства его пламенных чувств ко мне в его письмах, как например в этом: