Сергей Романюк: Русский Лондон

Послы провели в Лондоне несколько месяцев и стали свидетелями мятежа, поднятого фаворитом королевы графом Эссексом, о чем они подробно сообщили (надо думать, что Борису Годунову было любопытно узнать, как там в Англии обходятся с мятежниками…). Эссекс надеялся, что его поддержат «Лунские посадцские люди, потому что преж всего как он был в королевнине великом жалованья, и как он королеве служил правдою, и с недруги ее бивался, и в ышпанскую землю воевать хаживал в великих воеводах, и везде ославился своим богатырством, и разумом, и счастьем, и за то его всею Английскою землею добре любили». Микулин сообщал, что «…учинилася в Лунде великая смута в людех: город заперли, и улицы чепми замкнули, [и люди] учели ходить в збруе, в доспехах и с пищалми». Мятеж подавили и Эссекса казнили 24 февраля 1601 г. в Тауэре, «после его по нем в Лунде было великое сетование и плач великой во всех людех».

Посольство Микулина закончилось в июле 1601 г., он направился обратно на родину и по дороге увидел многие корабли знаменитого английского флота, а по возращении в Москву сообщил о своих впечатлениях: «…стоят 26 караблей воинских, а на них многой наряд – пушки медяные и железные, а карабли великие, высокие, долгие; а живут деи на них в воинское время по семи сот и по осми сот, а на иных и по тысяче; а пушек на карабле по сороку и по пятидесят, а на иных по штидесят и болши».

Борис Годунов, умный и дальновидный правитель, понимал, что надобно своих русских учить наукам, а не надеяться только на наемных западных специалистов. Как отметил еще Карамзин, «в усердной любви к гражданскому образованию Борис превзошел всех древнейших Венценосцев России, имев намерение завести школы и даже Университеты, чтобы учить молодых Россиян языкам Европейским и Наукам». Но по замечанию такого осведомленного и надежного свидетеля, как Конрад Буссов, иноземец, состоявший на службе у него, намерению Годунова распространить европейское образование в Московии воспротивились «монахи и попы». Они «ни за что не хотели согласиться, говоря, что земля их велика и обширна и ныне едина в вере, в обычаях и в речи и т. п. Если же иные языки, кроме родного, появятся среди русских, то в стране возникнут распри и раздоры и внутренний мир не будет соблюдаться так, как сейчас». С давних времен православная церковь стояла на страже невежества и мракобесия…

Однако Годунов не остановился перед тем, чтобы отправить русских юношей в Европу для обучения языкам. Так, при нем впервые были посланы в Европу несколько молодых юношей: в 1602 г. в Англию из Архангельска отправились «Микифорка Олферьев сын Григорьев, Софонко Михайлов сын Кожухов, Казаринко Давыдов и Федька Костомаров». Они должны были обучаться в лучших английских учебных заведениях: Винчестере, Итоне, Кембридже, Оксфорде.

Много лет сведений о них нет: царь Борис умирает, в стране начинается Смута, на престоле меняются самозванцы и до русских юношей никому не было дела. С установлением относительного порядка в России о них все-таки вспомнили: в каких-то приказных бумагах отыскались записи. Русское правительство забеспокоилось и наказало своему послу узнать о них. Как выяснилось, после обучения в университетах один из них стал англиканским священником в Лондоне, другой жил «в Ирлянской земле от короля их секретарь», третий и четвертый «в Индейской земле от гостей в торговле [т. е. в Ост-Индской компании]».

Оказалось, что они, «позадавневшие» в Англии, совсем не рвутся назад. Как сообщал посол, Никифор Григорьев «на нашу православную веру говорит многую хулу и боится, чтобы его вместе с товарищи не выдали снова в Московское государство». Его все-таки удалось привести к русскому послу и уж хотели насильно вернуть в родное лоно, да не вышло – удалось ему убежать. Англичане, за помощью к которым обратился посол, категорически отказались помогать в высылке – уже тогда Англия не выдавала беженцев и уважала достоинство частного человека, ни в грош не ценившегося на родине. Через несколько лет другой посол опять пытался вернуть беглецов. Он встретился с тем же Никифором Григорьевым, убеждая его, чтобы он «поехал бы в Москву, и государеву милость ему сказывал, и не боялся, и всякими мерами ему разговаривал». Но Никифор, зная, конечно, какими «милостями» он будет награжден на родине, отказался вернуться, и, как возмущенно записал посол, Никифор от него «пошел, а образом [т. е. так, как следует перед царским послом] не кланеетца». Так и не удалось, несмотря на неоднократные настойчивые попытки русских послов, вернуть обратно русских беглецов, одних из первых в длинном ряду невозвращенцев.