Лев Бердников - Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

Наконец Анна все же решилась на… разговор с Елизаветой. 23 ноября 1741 года она, воспользовавшись придворным вечером, отозвала для беседы цесаревну и напрямую спросила, не собирается ли та совершить государственный переворот. Елизавета ответила отрицательно, сказав, что присягала на верность Иоанну Антоновичу и никогда не будет клятвопреступницей (для пущей убедительности она, как пишут современники, «проливала потоки слез»). Разговор регентши и цесаревны вышел очень трогательным и душевным, и Анна Леопольдовна успокоилась.

А на следующий же день, в ночь на 25 ноября, Елизавета, сопровождаемая 300 гвардейцами Преображенского полка, совершила переворот. Войдя в покои спящей правительницы, Елизавета бросила ей: «Сестрица, пора вставать!» Догадавшись, что случилось, Анна Леопольдовна, по преданию, произнесла такие слова: «Слава Богу, что дело кончилось так мирно и спокойно, без кровопролития. За эту милость надо благодарить Бога». Она попросила новоявленную императрицу только об одном – не причинять зла ее детям, и прежде всего Иоанну Антоновичу. Елизавета, конечно же, пообещала и взяла на руки младенца, который безмятежно улыбался. «Бедное дитя! Ты вовсе невинно: твои родители виноваты», – изрекла она.

В преддверии неминуемой ссылки Анна Леопольдовна горячо настаивала, чтобы при них находился неотлучно православный священник. Первоначально Брауншвейгское семейство решено было отправить за границу, и Елизавета, зная о набожности племянницы, особым указом распорядилась, чтобы ссыльным предоставить «имеющуюся ныне в Риге походную церковь, которая в прошлом году… взята из Митавы, с антиминсом, дароносицею, серебряными сосудами, тако ж с двумя переменами риз и с принадлежащими книгами».

Однако потом Елизавета Петровна передумала и приказала перевезти узников сначала в город Раненбург Рязанской губернии, а с июля 1744 года – в далекую северную глушь, Холмогоры. Их разместили в бывшем архиерейском доме, обнесенном высоким тыном, совершенно разобщившим их с внешним миром, под неусыпным надзором сторожей. Примечательно, что Елизавета настояла на том, чтобы Анна подписалась за себя и детей под текстом присяги на верность ей, новоиспеченной самодержице российской: «Обещаюсь и клянусь всемогущим Богом… в том, что хощу и должен ея императорскому величеству своей истинной и природной великой государыне императрице Елисавете Петровне… верным, добрым и послушным рабом и подданным быть». Сама клятвопреступница, Елизавета Петровна могла не сомневаться в том, что богобоязненная Анна таковой не окажется. Впрочем, главным для монархини было получить бумажку – документ, который предъявить можно в доказательство того, что бывшая правительница – вовсе не иностранная принцесса, а своя, российская подданная, послушная раба «истинной и природной государыни» Елизаветы.

Напомним, что ранее внушалась обратная мысль – о немецких корнях Анны и инородческом засилье при ней; сейчас же оказалось вдруг сподручным вспомнить о ее русскости.

В ссылке привыкаешь довольствоваться малым: вот служить в крестовой церкви архиерейского дома в Холмогорах допустили священника с дьяком и пономарем. И приставленный к ним чиновник Николай Корф удивленно пишет: «Я не в состоянии донесть, какое обрадование при моем объявлении у известных персон было, когда я им объявил ея императорского величества высочайшую милость о дозволении службы Божией… они с радости сами не знали, что на то мне ответствовать». Развлекало заключенных чтение, а также прогулки по саду при доме и катанье в карете, но не далее двухсот сажен от дома, и то под охраной солдат. Заключенные, из-за ничтожности отпускаемых на них средств и произвола стражи, часто нуждались в самом необходимом. Жизнь их была тяжела. Но и в этих условиях родители занимались воспитанием малолетнего Иоанна Антоновича (в 1744 году их с ним разлучили). Как утверждает Фаина Гримберг в своей книге «Династия Романовых. Загадки, версии, проблемы» (2006), «по воспитанию своему это был самый, да нет, что уж там, единственный настоящий русский император за всю историю всероссийской империи. Он умел читать по-церковнославянски, был наставлен в православии и едва ли не склонялся к “древлему благочестию”, к “раскольничьим убеждениям”».

В ссылке у супругов родились еще двое детей: Елизавета (1743) и Петр (1745). И все это держалось под строжайшим секретом. Так, обряд крещения Петра совершал священник, с которого была взята такая подписка: «1745 года марта 19-го призыван был я, иеромонах Илларион Попов, к незнаемой персоне для отправления родительских молитв, которое как ныне, так и впредь иметь мне скрытно и ни с кем об оном, куда призыван был и зачем, не говорить под опасением отнятия чести и лишением живота; в чем и подписуюсь».