Лев Бердников - Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

Страж царского алькова

Василий Чулков

Известно, что Елизавета Петровна панически боялась ночного нападения и зареклась ложиться спать до рассвета. А все потому, что она сама совершила дворцовый переворот ночью, а ранее под покровом темноты был арестован и низложен регент империи герцог Курляндский Эрнст Иоганн Бирон. Она приказала отыскать надежного человека, который бы имел «тончайший сон». И такого человека-сову нашли. Секретарь французского посольства Клод Карломан де Рюльер свидетельствовал, что им был простолюдин, который проводил в опочивальне монархини все время, сторожа ее альков. Речь идет о придворном истопнике Василии Ивановиче Чулкове (1700–1775).

Несмотря на отнюдь не аристократическую фамилию, Чулков плебеем не был. Он происходил из старинного именитого рода, пращуром коего считался Радша, выходец то ли из Германии, то ли из Литвы, поступивший на службу к русским князьям еще в конце XII века. Его праправнук Григорий получил прозвище Чулок, и все его потомки стали именоваться Чулковыми. В родовых дворянских книгах можно встретить указание, что прадед Василия, Иван, жил в Москве и в 1619 году был награжден имением. Родственник Василия Ивановича, Климент Чулков, при императоре Петре I был стольником, а затем руководил оружейными заводами в Туле.

Да и сам Василий Иванович поступил на придворную службу еще в царствование Петра Великого, в 1718 году, сначала «простым служителем». Толковый и расторопный, он привлек внимание Елизаветы. В сентябре 1731 года она отдала под его команду свой гардероб, назначив камердинером. Как отмечает историк Константин Писаренко, «камердинерская должность способствовала росту высочайшего доверия, которое позднее подняло безвестного слугу на недосягаемую высоту». Истово преданный Елизавете, Чулков в 1739 году становится ее придворным истопником.

Надо иметь в виду, что должность истопничего – царедворца, следившего за чистотой покоев, существовала еще в Московской Руси. В «Лексиконе Российском историческом, географическом, политическом и гражданском» Василия Татищева (составлен в середине века, издан в 1793 году) читаем: «Истопник, чин придворный, одни названы комнатной, другие просто, и первые то ж самое, что ныне камер-лакеи… часто от государя к знатным с подачами и приказами посылались; а просто истопники должны были топить покои и внешнее содержать в чистоте».

По словам филолога Александра Осповата, в отечественной культуре XVIII века формируется представление об истопнике как о человеке, «делающем карьеру за счет повседневного контакта с августейшими особами и неразборчивости в средствах; а в условиях женского правления такое возвышение намекало на готовность к услугам специфического рода». А князь Петр Долгоруков приводит в пример Алексея Милютина, который, входя в покои Анны Иоанновны, раболепно «простирался на полу и целовал ее ногу, а затем делал то же самое с ногами Бирона». За отменное усердие сей истопник получил дворянство вместе с красноречивым гербом: две серебряные вьюшки, окаймляющие золотой шеврон на голубом поле. Характерно, что в «Путешествии из Петербурга в Москву» (1790) Александра Радищева приводится «послужной список» некоего ловкого асессора: «Начал службу свою при Дворе истопником, произведен лакеем, камер-лакеем, потом мундшенком; какие достоинства надобны для прехождения сих степеней придворныя службы, мне неизвестно». Таким истопником и был Чулков.

Современники считали его человеком без особых дарований: он не отличался образованностью и остроумием, не выделялся ростом и фигурой и, как тогда говорили, «был слишком прост», но зато обладал покладистым и спокойным нравом и приятной внешностью. В щегольстве замечен не был, но отличался необычайной опрятностью, что в те времена вызывало удивление. Среди особенностей характера Чулкова придворные мемуаристы отмечали прямодушие, умение быть «всегда под рукой», острый слух и бесшумную «кошачью» походку.

Своей преданностью, немногословностью и ненавязчивостью Чулков постепенно заслужил полное доверие императрицы. Его незатейливый, мягкий, «домашний» облик служил ей отдушиной на фоне неискренности и показного блеска придворных. Поговаривали даже о кратковременном амуре между ним и Елизаветой в ее бытность цесаревной, перешедшем потом в глубокую привязанность. Писательница Елена Арсеньева в повести «Царственная блудница» рассказывает: «В ту пору, когда ее чаще звали Елизаветкою, не было у нее друга верней и няньки нежней, чем этот молодой человек, служивший в полунищем дворце истопником… Никто лучше не мог так мешать веселые, а порой и похабные сказки (Елисавет была до них большая охотница) с вещественным и весьма умелым осуществлением. И при этом он не превратился в ревнивого любовника, не пользовался теми альковными секретами, которые становились ему ведомы, а сумел остаться заброшенной царевне верным другом и товарищем».