Фриц Гаузе - Кёнигсберг в Пруссии - история одного европейского города

Потеря множества мест церковного благочестия и благотворительности компенсировалась щедрыми пожертвованиями герцога. В благодарность за то, что он и его супруга оправились от «аглицкого пота» — эпидемии, свирепствовавшей в 1529 году в Пруссии, Альбрехт 15 октября того же года основал в бывшем женском монастыре «Большой госпиталь», который щедро обставили конфискованным в церквах имуществом.　

Созданием Большого госпиталя была завершена церковная реформа. Отныне в Кёнигсберге существовало только семь церквей: три старые городские — для жителей трёх городов, Замковая — для жителей Замковой слободы, госпитальная — для больных в госпитале, и две небольшие церкви — св. Николая в Штайндамме и св. Елизаветы в Закхайме. Последние две не являлись, однако, приходскими, поскольку жители слобод состояли в общинах городских церквей. Они должны были проводить богослужения для не немцев. Характерным для Реформации было то, что каждый человек имел право слушать Евангелие на родном языке.　

Проживавшие в Кёнигсберге пруссы, должно быть, все понимали по- немецки. У нас нет сведений о том, чтобы в городе когда-либо велись проповеди на прусском языке или чтобы немецкую проповедь толмач переводил бы на их родной язык. Прусский катехизис, напечатанный в 1545 году издателем Вайнрайхом в Кёнигсберге, предназначался для проповедников сельских общин. Людей же, говоривших на литовском и польском языках, в Кёнигсберге было много. Меньшинство из них проживало там постоянно. Основная же часть прибывала в город в качестве торговцев и сплавщиков леса на ярмарки и праздники, останавливаясь здесь лишь на некоторое время. Большинство этих не немцев приезжало сюда не из Польши и Литвы, а из районов Пруссии, населённых мазурами и литовцами. Для евангелической церкви естественным принципом заботы о спасении души было чтение проповедей на родном языке прихожан. Поэтому Штайндаммскую церковь в то время перестроили или построили заново и назначили сюда так называемого польского проповедника. Церковь была бедной, так как не имела своей епархии и, соответственно, доходов. Читали здесь проповеди и по-литовски. Литовским проповедником в конце столетия был Иоганн Бретке (по-литовски Янас Бреткунас), известный своими литовскими сочинениями. Использование одной церкви двумя общинами, да к тому же с сильно колебавшимся числом прихожан, приводило к неблагоприятным ситуациям. Иногда сутолока была здесь настолько большой, что священник не мог понять собственных слов. Поляки хотели эту церковь иметь только для себя и добились этого после смерти Бретке. Литовцы получили в 1603 году бывшую церковь св. Елизаветы в Закхайме. Первым «литовским» священником стал Лацарус Зенгшток, родившийся в Любеке и выучивший литовский язык в Мемеле, будучи там капелланом. Для проживавшей во всех трёх городах и говорившей на польском и литовском языках челяди каждые две недели проводилась обедня в соборе и в Альтштадтской церкви. В ⅩⅧ веке её перестали проводить, так как нужда в ней отпала. Иноязычные богослужения всегда являлись инициативой церковной власти. Польского или литовского братства или другой корпорации, которая бы выступала в качестве носителя их общественного сознания, в Кёнигсберге никогда не существовало.　

Символом нового времени стала придворная жизнь в замке. В общественном смысле она настолько же возвышалась над жизнью бюргерского общества, как и замок над городом. В ней прежде всего отражался переход от средневековья к эпохе Возрождения, начатый Фридрихом Саксонским и завершенный Альбрехтом. Хотя двор и был отдалён от бюргерства, он тем не менее оказывал воздействие на его жизнь, играя роль заказчика.　

Новая культура со своим размахом роскоши и праздности нуждалась и в новом оформлении. Строгие постройки целевого назначения орденской крепости были для неё слишком тесными. Старое здание Конвента, за исключением церкви, не использовалось. Его северное крыло немного перестроили и разместили там герцогские ведомства. В бывшем зернохранилище устроили зал для торжеств, получивший после приёма в нём московской миссии название «покои московитов». Его в 1810 году снесли, и не следует его путать с так называемым «залом московитов» над новой Замковой церковью. Герцогская семья поселилась вместе с придворными во вновь построенном восточном крыле, получившем название «Дом Альбрехта». Альбрехт был сведущим в искусстве застройщиком и старался привлечь к себе зодчих и мастеровых со своей франконской родины. По рекомендации нюрнбергского муниципалитета он назначил Фридриха Нусдёрфера, родившегося, по всей вероятности, в Базеле, но ставшего известным в Нюрнберге, придворным зодчим. Нусдёрфер строил в стиле эпохи Возрождения, но его архитектура тем не менее сильно тяготела к средневековью. С пархамом, заполненным водой рвом и разводным мостом Дом Альбреха был более крепостью, чем замком. Казалось, что серьёзность орденской традиции сдерживала радость бытия эпохи Возрождения. В ещё более простом стиле немногим позже отстроили южное крыло, состоявшее до того лишь из возведённых в 1482 году стен. Кроме квартир для служащих в нём на верхнем этаже разместили длинный зал, который придворный художник Генрих Кёнигс- визер украсил гербами. Замковую башню, до сих пор стоявшую отдельно, интегрировали в южное крыло нового здания. То оформление, в котором до 1945 года просуществовало западное крыло, ему придал лишь преемник Альбрехта Георг Фридрих. Каждый замок в те времена имел при себе сад, служивший не только для увеселений придворной знати, но и для ботанических опытов. Альбрехт распорядился разбить такой сад на территории, прилегающей с севера к замку. Он стал позднее сквером Кёнигсгартен (потом Парадной площадью). Возле сада на улице Юнкерштрассе находилось герцогское здание для балов. Из северного замкового крыла сюда можно было пройти по крытому переходу, ведущему через роб. Другой переход вёл из южного крыла через церковную площадь к Альтштадтской церкви, где герцог часто посещал богослужения.