Быстрое превращение мечетей в церкви, украшенные многочисленными крестами и колоколами, стало признаком завоеванных христианами городов. Это были дни, когда папы и кардиналы должны были вести собственные битвы. Епископы окружали себя свитой вооруженных вассалов. Они соперничали друг с другом в великолепии своих войск. При необходимости клирики сами вступали в бой, и войска их порой усиливались купцами. Луис Ортега, епископ Хаэна, разумно управлял Альхамой после ее завоевания в 1482 году, в то время как архиепископ Каррильо предводительствовал войсками под командованием короля Фердинанда в битве при Торо в 1475 году. Епископы Паленсии, Авилы и Саламанки в одной и той же гражданской войне предводительствовали отрядами из 200, 150 и 120 копейщиков соответственно, которые содержали за свой счет {21}.
У войны с Гранадой была еще одна стратегическая цель – вырвать юго-восточное побережье Испании из-под власти, связанной с пугающей, агрессивной международной угрозой в лице турок {22}. Кроме того, в прошлом как минимум дважды король Наварры искал союза с Гранадой, так что Кастилии грозила война на два фронта {23}. В таких условиях существование исламской монархии на испанских землях могло расцениваться как оскорбление, по мнению нунция Франко. Мусульмане Магриба однажды могли снова исполниться уверенности и помочь Гранаде. Кроме того, последнее столетие и даже больше вдоль всей христианско-исламской границы постоянно шли стычки. Безрассудные набеги нарушали перемирия и мешали торговле, хоть они и служили источником прекрасных баллад, посвященных отважным командирам обеих сторон, изящно восседавшим на прекрасных конях (по мавританской манере, « a la jineta »), служившим прекрасным дамам, коварным и лукавым, или, по крайней мере, угонявшим скот. В этих балладах и христиане, и мусульмане обладали равными доблестями, достойными восхищения, и среди них не было негодяев.
Эта неуправляемая жизнь порубежья казалась опасной монархам, одержимым жаждой эффективного управления, в любом случае им не по вкусу было, что аристократы ищут себе славы в конфликтах, которые Корона не может контролировать. Кроме того, всегда существовал риск, что незначительная стычка по несчастной случайности перерастет в войну в самое неподходящее время.
Возможно также, что король Фердинанд, который в прежних войнах показал себя успешным стратегом и командующим, боялся, что превосходство христиан, возникшее благодаря их артиллерии, в один прекрасный день рухнет, поскольку мусульмане выдвинут против них еще какое-нибудь новшество {24}.
Макиавелли, флорентиец, поклонник короля Фердинанда, давал более циничное объяснение: через двадцать пять лет в своем трактате «Государь» он писал, говоря о Фердинанде: «Ничто не может внушить к государю такого почтения, как военные предприятия и необычайные поступки» [2]. Так что, возможно, Гранада была последней составляющей национальной идеи, тем, в чем постоянно враждующая между собой знать могла найти согласие. Макиавелли считал, что Фердинанд «увлек ею кастильских баронов так, что они, занявшись войной, забыли о смутах; он же тем временем, незаметно для них, сосредоточил в своих руках всю власть и подчинил их своему влиянию» {25}.
Герцог Медина Сидония, глава семейства Гусман, действительно примирился со своим недругом, маркизом Кадисом, главой дома Понсе де Леон, когда привел свои войска на помощь последнему и тем спас его под стенами Альхамы. Совместное служение общему, национальному делу объединяло этих аристократов так, как они и не мечтали в дни мира. Так, Хуан Лопес де Пачеко, маркиз Вильена, старый враг королевы, успешно действовал против мусульман в Альпухарре, плодородной горной гряде к югу от города. Родриго Тельес Хирон, магистр ордена Калатрава, воевал против Изабеллы во время гражданской войны в 1470-х – но погиб, сражаясь за нее в Лохе в 1482 году. Так родилась национальная аристократия, верная национальной идее.
Глава 2
«Единственная счастливая страна»
Испания – единственная счастливая страна…
Петер Мартир. Письма, 1490 год
Испанский двор, развязавший войну с Гранадой, был странствующим двором. Его ежегодная перекочевка в течение многих поколений напоминала перегон стад мериносовых овец с летнего пастбища на зимнее и обратно. В последнее время короли кочевали в основном в юго-восточном направлении, подчиняясь необходимости войны. Но и до начала войны центр испанской власти, закона и управления был кочевым {26}. Один год, например, монархи останавливались в двадцати различных городах и стольких же деревнях, проводя вместе со свитой неуютные ночи в пути между двумя крупными городами. Они скитались по зернопроизводящим районам юга и запада, а также долине Эбро, но не оставляли без внимания менее плодородные регионы, такие, как Галисия или Страна Басков. Они посещали винодельческие районы, такие, как богатые земли вокруг Севильи, но также и долины в среднем течении Дуэро, и нижнюю Галисию. Они знали о феодальном хозяйстве не меньше, чем о церковных и королевских владениях, – таковы были три основных вида собственности.
Читать дальше