Йован Дучич - Граф Савва Владиславич-Рагузинский. Серб-дипломат при дворе Петра Великого и Екатерины I

Своей старой матери, монахине Теофании, завещает имение в Тивате со всеми майоратами, дом и лавки и еще 300 цехинов «на третий путь», с тем чтобы она до конца жизни получала с них доход и оставила после смерти своему наследнику [82].

Сестрам Полексии и Стане, племянникам Марко и Моисею также оставляет дар в цехинах. Так же и сестре своей «второрожденной» Евлогии, в замужестве Папренице. Так же и слуге своему Василию и служанке Марии. И Матии Павлову Владиславичу, «сродственнику своему», оставляет свою одежду, которую тот сам отберет, своих 12 рубах полотна голландского с манжетами и 12 без манжет, и два своих мундира; а жене Матии оставляет дар в цехинах, равно как и дочери Матии Анджелин. Оставляет своим «полубратьям» из Дробняка, Алексе и Вуку, также дар в цехинах. Иован Владиславич оставил дар в цехинах даже католическим монахам из Пераста и Прчанья…

Составителю своего завещания, Иовану Жарковичу, он подарил два пистолета, а Иовану Лучичу оставил своего коня. Перстень с рубином и бриллиантами подарил своей «племенице» госпоже Солумии Владиславич, которая в 1790 году продала свое имение в Посате под строительство первой православной церкви в Дубровнике.

Надзирать за исполнением завещания граф Иован Владиславич определил Иована Лучича, Василя Кнежевича и Матию Павлова Владиславича, своего «сродственника». Завещание подписано так: «Потписаное афермавам Иоанн Владиславич».

В другой рукописи, написанной по-итальянски в 1764 году, говорится, что Иован, Живко и Савва были сыновьями «благородного Синьора Дуки Владиславича». Чтобы не возникло путаницы, мы уточним одну генеалогическую деталь: Иован, о котором здесь идет речь, не мог быть сыном Дуки Владиславича, поскольку Иован был брат Саввы, а Савва во всех документах называл себя Саввой Лукичем Владиславичем. Следовательно, оба они были сыновьями Луки, а не Дуки. Указанное выше заблуждение было вызвано созвучием этих имен. И Живко не был братом ни Иовану, ни Савве, а был их племянником, сыном брата Дуки. Генеалогическая ошибка случилась, возможно, еще и потому, что в судебном документе из архива приводятся показания двух свидетелей, Иована Аврамовича, сына Николиного, и Матии Клембека, сына Милутинова. Они сообщили, что лично знали Владиславичей, но все это произошло намного позже, когда те уже умерли, что, вероятно, и привело к путанице с Лукой и Дукой.

Завещание графа Иована Владиславича мы нашли и в венецианском архиве, на итальянском языке, в бумагах венецианского нотариуса Джакомо Белани, который, видимо, занимался наследством племянника Саввы в Боке Которской, находтвшейся тогда под управлением Венеции. В сербском тексте завещания, как и в итальянском переводе, говорится, что главным наследником он назначает «брата графа Моисея Йованова сына Йовановича в Москве, а также в Петербурге». Граф Моисей дожил до 1786 года и получил это наследство.

В дальнейшем следы Йована, этого брата Саввы, равно как и Дуки, теряются. Неизвестно, где и когда они умерли. Правда, русские родословные документы утверждают, что Йован скончался в 1721 году, но где – неизвестно.

Ровно столько о семье Саввы Владиславича, о той ее ветви, которая вместе с Саввой жила в России.

Графиня Вирджиния Владиславич, приехав в Россию, нашла Москву неинтересной и сумрачной. Несмотря на то, что Петербург существовал уже двадцать лет и был провозглашен столицей, фактически вплоть до 1737 года, столицей все же оставалась Москва, то есть еще целых десять лет после возвращения Владиславича. Высшее общество в Москве в основном оставалось полумужицким, восточным, хотя страну насильно и довольно быстро европеизировали. Даже двор Петра Великого не блистал. Царь ненавидел Москву и потому редко бывал в ней. Впрочем, он по своей природе не переносил роскоши и блеска; жилища его были скромными, одевался он плохо и небрежно, не заботясь о том, чтобы выглядеть достойно императорского титула. Всю жизнь он провел в войнах со Швецией, Турцией, Польшей и Персией. Великий властелин и не очень удачливый воин, он в основном проживал в палатке. Его жена, императрица Екатерина I, родившаяся в скромной литовской семье, также не была привычна к дворцовой жизни.

Видимо, по этим причинам первые впечатления Вирджинии Владиславич о Москве не могли быть веселыми, поскольку она приехала из волшебной Венеции XVIII века. Русская московская аристократия по происхождению и характеру была кровно перемешана с татарскими благородными родами, которые Петр Великий наделил высокими титулами, лишь бы они из язычества и ислама перешли в православие. Это не мешало им соблюдать варварские обычаи и привычки. Однако несколько настоящих великих русских родов жили по-господски, ориентируясь на Европу, куда они регулярно ездили, и старались подражать тамошним обычаям. А богатством они могли сравниться с лучшими европейскими домами. Наверное, именно этот узкий аристократический дворянский круг заменял Вирджинии блеск Венеции XVIII века, оставшейся так далеко со своими праздниками, карнавалами, ночными торжествами на каналах и в лагунах, которые десять лет спустя, при императрице Анне Иоанновне, прижились и в Петербурге.