Перри Андерсон - Размышления о западном марксизме

Убеждение, что костяк французского рабочего класса прочно удерживала партия, которая внутри себя подавляла интеллектуальную деятельность, привело наконец к тому, что в 1952—1954 гг. Сартр предпринимает неслыханную попытку теоретического обобщения политической практики ФКП извне в серии статей под общим названием «Коммунисты и мир» [2-17]. Естественно, что такое «эксцентричное» единство теории и практики оказалось невозможным. Венгерское восстание 1956 г. привело к демонстративному разрыву Сартра с ФКП. После этого он занимался теоретическими разработками вне каких-либо организационно установленных рамок как независимый философ и публицист. Тем временем внутри самой ФКП под влиянием XX съезда КПСС и венгерского восстания Лефевр, в конце концов, выступил в активной оппозиции, и в 1958 г. его исключают из партии. Эти годы — годы алжирской войны — знаменуют упадок активности ФКП.

Некоторая либерализация внутрипартийной жизни в 60-е годы выявила новые интеллектуальные силы, скрыто развивавшиеся внутри партии. Публикация с 1955 г. серии работ Корню по биографии Маркса и Энгельса положила начало перемещению научной школы Меринга и Рязанова во Францию [2-18]. Однако только появление трудов Луи Альтюссера в 1960—1965 гг. послужило сигналом резкого повышения уровня теоретических дискуссий внутри партии.

Впервые в организационных рамках французского коммунистического движения была разработана крупная теоретическая система, силу и оригинальность которой не могли не признать даже самые решительные ее противники. Влияние Альтюссера очень быстро распространилось после 1965 г. как внутри, так и за пределами ФКП, придав ему особый статус в истории партии [2-19]. Однако парадокс такого возвышения состоит в том, что оно шло вразрез с природой политической эволюции самой ФКП. Ярко выраженная умеренность коммунистического движения на Западе в 60-е годы наиболее четко проявилась в программе компартии за «развитую демократию» во Франции, хотя в международном плане ФКП отличалась враждебностью по отношению к Китаю и поддерживала позицию России в китайско-советском конфликте. Напротив, Альтюссер открыто определял направленность своих трудов как антигуманистическую, в то время как в официальной доктрине французской партии превозносились достоинства гуманизма как общего связующего звена между партнерами по соглашению (коммунистами, социалистами, католиками) в создании развитой демократии, притом, что советская партия провозглашала для масс лозунг «все для человека».

Альтюссер не скрывал своих симпатий в отношении Китая. Тем самым в ФКП вновь четко прослеживается явный перекос между теорией и практикой партии. Если партия прежде усиленно насаждала ортодоксальность и выступала против либеральных настроений в теории, то теперь они меняются ролями: теория безмолвно апеллирует к строгости и выступает против проявления партией мягкотелости. Однако в новой ситуации сама либерализация ФКП, проведенная с целью вновь гарантировать себе союзников и партнеров, сочеталась с обдуманной осторожностью Альтюссера во избежание прямого столкновения между ними. В этом отношении позиция Альтюссера внутри ФКП напоминала положение Лукача в венгерской партии после советской интервенции 1956 г. В обоих случаях эти два видных интеллектуала, жизнь которых была тесно связана с коммунистическим движением, отказались выйти из партии или порвать с ней, заключив негласное соглашение хранить молчание в отношении проводимой соответствующими компартиями политики, при условии, что в их теоретическую деятельность (какими бы ни были ее конечные практические последствия) не будут вмешиваться. Жизнеспособность такого взаимного соглашения предполагала обладание каждым из теоретиков высокого престижа вне партии. В тактическом плане это давало возможность сосуществования, и не в интересах соответствующих партийных организаций было его нарушать. Особенно очевидны неопределенность и напряженность подобного рода в случае Альтюссера. Объясняется это тем, что в ФКП под лозунгом партийной дисциплины применялось явное принуждение.

Исключительный масштаб и скорость распространения марксизма в Италии после освобождения, включая рост не только ИКП, но и ИСП, а также распространение марксизма в широких кругах интеллигенции, не имели аналогов ни в одной другой стране Европы. В сочетании с признанием исторического материализма во Франции в послевоенный период распространение марксизма впервые за всю историю нынешнего столетия создало условия для того, чтобы после 1945 г. главная ось марксистской культуры сместилась из германской в романскую зону Европы. Однако в течение следующих двух десятилетий итальянскому марксизму было суждено развиваться путем, в значительной степени отличавшимся от пути французского марксизма. В Италии существовала марксистская школа, восходившая своими истоками ко временам Энгельса, его работам XIX в. Идеи Лабриолы были унаследованы и развиты философом Мондольфо, бывшим гегельянцем, который, в свою очередь, оказал непосредственное влияние на поколение Грамши [2-20].