«Когда он говорит, он высказывает удивительные вещи. Однако довольно часто он заканчивает словом мысль, начатую в его рассудке, или начинает фразу, которую заканчивает мысленно. Другим людям он покажется больным, для меня, живущей в его мыслях, все его идеи ясны. Я прохожу по дороге, проложенной его духом, и, хотя я не знаю всех ее поворотов, тем не менее мне удается встретиться с ним у цели»/11, с. 161/.
Здесь Бальзак завершает свое описание клинической картины этой идеовербальной дискордантностью и представляется почти последователем Ph. Pinel /1745-1826/: умопомешательство имеет рассудок, и сумасшедший не бессмыслен для того, кто сумеет воспринять его рассуждения.
Психическое расстройство соответствует «той концепции, что помешательство не есть потеря интеллекта ни со стороны умственных способностей, ни со стороны проявления воли, но есть расстройство духа, противоречие в рассудке, который все еще существует», — основание по Г. Гегелю /1770-1831/ для «такого гуманного обращения и лечения…, которое предполагает больного разумным и отыскивает в нем прочную точку опоры, чтобы подойти к нему с этой стороны, за что Ph. Pinel имеет право на самую большую признательность» /Энциклопедия философских наук/.
Мы взяли за отправную точку нашей истории литературное описание болезни, культурную эволюцию которой мы хотим проследить, потому что оно было дано одним из первых, потому что Бальзак может на этом основании рассматриваться как один из предшественников ее исследования, а также и потому, что оно показывает лучше, чем первое медицинское описание, данное ей в ту же самую эпоху, эпоху июльской монархии, какие у нее есть соответствия в других сведениях о культуре того времени. Открыть болезнь не означает на самом деле только идентифицировать некоторое количество симптомов (которые, впрочем, другие наблюдатели уже могли заметить) и объединить их в связное целое, в структуру, но также предложить теорию, объясняющую ее генез, теорию, находящуюся в соответствии с научными знаниями и философией данного времени. Так, если взять пример болезни, которую мы часто будем встречать в ходе этой истории — «дрожательный паралич», описанный в 1817 г. сэром James Parkinson, еще рассматриваемой в эпоху, о которой мы говорим как невроз в смысле, придававшемся этому термину после Ph. Pinel, — то она будет «открыта» в качестве неврологической болезни J. Charcot /1825-1893/ только в 1868 г., когда последний поставит ее в связь с поражениями центральных серых ядер головного мозга и предложит называть ее по фамилии своего предшественника.
Болезни в современной научной медицине действительно могут быть названы именем того, кто дал им первое клиническое описание, или того, кто объяснил удовлетворительным образом механизмы, вызывающие их. По крайней мере, для их обозначения придумывается адекватный неологизм, предпочтительно с греческими или латинскими корнями. Семантическая эволюция терминов, под которыми известна болезнь, подобна отражению ее культурной истории.
В средние века болезни носили имя святого покровителя, которому следовало молиться, чтобы предохранить себя от нее или излечиться, и значимость святого была пропорциональна опасности болезни. Так же обстоит дело и с современными наименованиями. Название, данное болезни, может способствовать тому, чтобы запустить ее ход, если можно так выразиться.
История данной болезни, которую мы уже заранее называем шизофренией в этой первой части, является хорошей иллюстрацией этого. Как мы увидим, известная под названием «деменция прекокс» в течение более чем полувека, она будет полностью распознана только тогда, когда в 1911 г. E. Bleuler обозначит ее этим неологизмом, созданным для выражения пояснительной теории, предложенной им, и которую мы рассмотрим в третьей главе, где увидим, как была принята эта новая концепция.
Но очевидно, что шизофрения существовала до этого открытия, как существовал в Атлантическом океане континент между Европой и Азией до того, как Христофор Колумб открыл Новый Свет, который был назван Америкой. Поэтому мы должны рассмотреть этапы этого доблейлеровского периода, этапы истории «деменции прекокс», с которой началось исследование этого Нового Света человеческого рассудка.
Необходимость пояснительной теории не ускользнула от внимания Бальзака, чтобы истолковать умопомешательство Луи Ламбера, но та, которую он выбрал, удивительна в наших глазах, если не в глазах его современников.
Читать дальше