Жан Гаррабе - История шизофрении

Возврат к этому философскому подходу в некоторых странах привел к проведению Международных Конгрессов по теме «Философия и психиатрия». Третий и последний только что прошел в Ницце в июне 1999 года на тему «Шизофрения и культура». Эти Конгрессы показали, что референтные философские системы были различными в зависимости от страны, и даже термин «феноменология» в приложении к психопатологии не имел одного и того же смысла на разных языках.

В англоязычной психиатрии «феноменология» означает просто наблюдение патологических феноменов в чистом виде, что позволяет, например, дать описание феноменологической симптоматики шизофрении. Немецкоязычные психиатры придерживаются гораздо ближе первоначального смысла, данного этому термину Гегелем /1770-1831/ в его знаменитой «Феноменологии духа» /1907/. Комментатором трудов Гегеля во Франции в период между двумя войнами был родившийся в России философ Александр Кожев /Kojeve, 1902-1968/. Если верить разоблачениям, сделанным перебежчиком Василием Митрохиным, Кожев, который покинул Россию в 1918 г., стал якобы в конце своей жизни агентом КГБ на своей второй родине, сделавшись консультантом французского правительства /2/. (Кожев — это офранцуживание русской фамилии Кожевников.)

Влияние немецкой феноменологии хорошо заметно в «Трудах по феноменологической психопатологии» японца Bin Kimura. Но Кимура также ссылается на Э. Минковского, в частности, в статьях «Временность шизофрении» и «Размышление и Эго у шизофреника» /13/.

Это двоякое влияние можно найти и в трудах Arthur Tatossian /1929-1995/. Две из статей, собранных в его книге «Феноменологическая психиатрия» /19/, особенно важны для истории шизофрении. Это «Феноменологическое исследование случая шизофрении» /1957/, первая диссертация, защищенная во Франции с учетом вклада современной немецкой феноменологии, и «Нозология шизофрении. Феноменологическая точка зрения» /1991/, оригинальная точка зрения в момент, когда нозология больше не рассматривается под этим углом.

В самом деле, как объяснить интерес к этим философским размышлениям в последние десятилетия, когда после обнаружения в 1952 г. Жаном Делеем и Пьером Деникером прерывающего действия на часть шизофренической симптоматики веществ, которые они назовут «нейролептиками», и развития в результате этого психофармакологии, можно было бы в то время ожидать, что загадка, которую ставит группа шизофренических психозов, будет разрешена только посредством лучшего изучения церебральной биохимии?

Возможно, что это результат двойного разочарования. Во-первых, разочарования долгосрочными лечебными итогами, полученными вследствие лечения, сводившегося только лишь к продолжительному применению нейролептиков. И, кроме того, разочарование, вызванное тем фактом, что химиотерапия шизофренических психозов вызвала появление новых форм шизофрении, что ставило новые психопатологические проблемы.

Пытаясь лучше определить «долгосрочные терапевтические стратегии при шизофренических психозах», Французская Психиатрическая Федерация организовала в 1994 г. Конференцию Консенсуса, после которой были опубликованы не только рекомендации, но также полностью все выступления специалистов /5/.

Некоторые авторы, прежде всего англоязычные, с конца 60-х годов отмечали, что у относительно высокого процента (от 20 до 40 %) больных, страдающих шизофреническими психозами, в результате лечения нейролептиками состояние не улучшается. В течение десяти или двадцати лет были предложены различные определения этой «не поддающейся лечению шизофрении». Все эти определения основываются только лишь на фармакологических критериях, поскольку подразумевается, что «резистентные шизофрении» в действительности суть шизофренические психозы, симптоматика которых не изменяется в благоприятную сторону в результате нейролептического лечения,

причем не учитывалось возможное одновременное применение других методов лечения. Вследствие этого изучение «резистентных шизофрении» не проводилось с психодинамической точки зрения, тогда как если ограничиться сбором симптомов при оценке инициального состояния перед началом нейролептического лечения, то невозможно предвидеть, каким будет эффект этого лечения.

В 10-м переиздании Международной классификации Психических расстройств, МКБ-10, вышедшем в том же году /1992/, что и моя «История», появилась новая диагностическая категория F 20.4 — Постшизофреническая депрессия, — странным образом включенная в главу F 20 — Шизофрения. (Если эта «депрессия» действительно развивается после шизофрении, то она не должна фигурировать по существу как клиническая форма болезни, которую она сменяет.) Но уточняется, что некоторые шизофренические симптомы сохраняются, хотя и не доминируют в картине болезни. В особенности, «пока еще неизвестно, обнаруживаются ли депрессивные симптомы просто вследствие исчезновения психиатрических симптомов, или они соответствуют развитию нового расстройства». (Только в этом случае было бы легитимным квалифицировать это состояние как постшизофреническое.) «Неизвестно также, являются ли депрессивные симптомы внутренними составляющими шизофрении, или они возникают как психологическая реакция на болезнь». Авторы классификации приходят к запутанному выводу: «Часто бывает трудно отличить симптомы, связанные с депрессией, от симптомов, развившихся вследствие нейролептического лечения, или же от тех, которые связаны с волевыми нарушениями и с эмоциональным притуплением, характерным для шизофрении». Они, тем не менее, предупреждают о серьезности прогноза этого состояния, клиническая реальность которого очевидна: «Это расстройство сопровождается увеличенным риском суицида».