Даниэль Шёнпфлуг - Время кометы. 1918 - Мир совершает прорыв

Помимо насилия и духа товарищества, Гесс будет вспоминать потом об одном событии, которое потрясло его религиозные устои. В долине реки Иордан немецкие солдаты в ходе патрулирования территории наткнулись на длинную вереницу крестьянских повозок, груженных мхом. Повозки подверглись самому тщательному досмотру, чтобы убедиться, что в них не спрятано оружие англичан. От переводчика Гесс узнал, зачем везут мох. Его доставляют в Иерусалим. Там, как ему позже доверительно сообщили, серо-белую массу с яркими красными точками продают христианским паломникам как «мох с Голгофы», а те верят, что им удалось привезти домой в виде реликвий капли крови Иисуса. У Гесса эти коммерческие махинации вызвали отвращение; это было началом его отдаления от католической церкви.

Когда Марину Юрлову перевезли в Казань, располагавшуюся много восточнее Москвы столицу Татарстана, мировая война на территории бывшей царской империи переросла в новый глубочайший конфликт: в гражданскую войну между русскими революционерами и их противниками. Возле одной из железнодорожных станций раненые стали свидетелями перестрелки между большевиками-красноармейцами и «белыми», верными царю. Красноармейцы, защищавшие здание вокзала от атак «белых», были настолько истощены, а их мундиры так сильно изодраны, что они не вызывали никаких ассоциаций с регулярной армией. Но в своей жуткой решимости победить или умереть эти «желтые призраки» были для Марины средоточием революции, и она не могла не почувствовать к ним уважения.

Поезд на Казань, в который в ноябре 1918 года посадили Марину, движется к своей цели медленно. В конце пути снова ждет очередная больница, палата с жесткими койками и призрачно-белым бельем. Соседом по палате оказывается красивый парень, ему только что исполнилось двадцать лет. У него розовый цвет лица, сияющие серые глаза, черные вьющиеся волосы. Через мгновение Марина понимает, что, собственно, в этом человеке странного: он вообще не двигается. Ни рук, ни ног у него нет. Он только голову может поворачивать, и его глаза следят за Мариной со смесью боли и гордости за тот последний труд, на который он способен.

Революция дошла и до Казани. Большевики полны решимости бросить все имеющиеся силы на борьбу против сторонников царизма. Марина приходит в отчаяние, когда видит свое имя в списке тех пациентов больницы, кто должен отправиться в Красную армию. Снова на войну, несмотря на дергающуюся голову и нервное расстройство? Приказ на стене гласит, что следует явиться в Казанский университет.

Это был момент, когда революция навязала Марине свою логику. Быть инвалидом и тем самым остаться вне борьбы великих идеологий — это противоречило принципам большевиков. Надо быть либо пламенным защитником новой России, либо ее врагом, которого придется отовсюду изгнать. Так считает и новоиспеченный красноармеец, руководящий отбором. Нейтралитет есть «непростительная позиция», заявляет он. Негодным он считает и аргумент, будто солдаты не должны вмешиваться в политику. Он кричит кучке раненых: «Вы за кого? В какое правительство верите?» Потом обращается прямо к Марине: «Ты во что веришь?» Не успевает она ответить, как красноармеец отвечает сам: «Казачка, знаем! <���…> Именем царя рабочих да крестьян терроризировала!» Марина начинает было пламенную речь: «Братья!» — кричит она и в риторическом жесте выбрасывает вперед руку. Но не успевает она выступить за всеобщее боевое братство во имя Отечества — нервы подводят, ведь она еще не вполне оправилась после контузии. Марина теряет сознание. Очнувшись, она видит серые стены.

Брайтон Ривьер

Святой Георгий и дракон, 1909

Одиннадцатого ноября 1918 года в 11 часов с минутами журналистку Луизу Вайс, сидевшую в тесной комнатенке в бюро на парижской Рю-де-Лилль, смутил какой-то неожиданный шум. Сначала был слышен только грохот стульев, стук дверей и окон. Потом стали раздаваться голоса, крики, звон колоколов, и сотрудники газеты «Л’Эроп нувель» повалили через двор на улицу. Неужто свершилось?