Владимир Петрухин - Крещение Руси. От язычества к христианству

Литаврин отметил, что при всех претензиях на «самодержавие» киевские князья не присовокупили к своему титулу «автократора» императорский титул василевса — царя: только это сочетание могло бы свидетельствовать о настоящих имперских притязаниях Владимира. Вместе с тем титул «самодержец» означал независимость, суверенитет своей страны — в противоположность византийским представлениям о «содружестве» народов под эгидой императора ромеев [25] См.: Литаврин Г. Г. Византия и славяне. СПб., 1999. . Действительно, царем в древнерусской традиции именовался первоначально император ромеев; Иларион в «Слове» сравнивает Владимира с Константином: «он в елинех и римлянех царьство Богу покори, ты же — в Руси: уже бо и в онех и в нас Христос царем зовется». Таким образом, царем на Руси и даже в Византии оказывается не земной правитель, а Царь небесный: Владимир хотя и не именуется царем, но оказывается равным императору Константину. В древнерусской книжности князья могли наделяться «царским» достоинством, но это был церковно-литературный, а не государственно-правовой этикет: «царями» князья именовались тогда, когда они совершали богоугодные деяния.

Тем не менее сыновья Владимира унаследовали от отца его амбиции, ставшие государственной традицией, — свои монеты продолжали чеканить Святополк и Ярослав, последний также именуется у Илариона каганом. Но иная, более древняя «родовая» княжеская традиция вкупе с активизирующейся позицией городов (волостей) препятствовали воплощению «имперских» амбиций и византийского государственного образца на Руси.

После смерти Владимира в 1015 г., отмеченной в летописи панегириком с именованием Владимира «новым Константином великого Рима», крестившим себя и свой народ, разразилась усобица между сыновьями, сидевшими в своих волостях. Поппэ усматривает истоки этой усобицы в том, что князь назначил преемником законного сына от брака с Анной, каковым он считал Бориса, названного в крещении Романом, в честь византийского деда. Царское крещальное имя — Давид — носил и Глеб, другой предполагаемый сын Анны: Поппэ считает, что Борис и Глеб оказались в летописи сыновьями болгарыни в результате тенденциозного изложения их Жития после победы Ярослава в усобице (сравните, впрочем, болгарское имя Бориса, напоминающее о князе, крестившем Болгарию). Уже говорилось, однако, что слова агиографа в церковной службе о том, что Борис-Роман «цесарьскыим веньцемь от уности украшен», едва ли можно переносить в область политических реалий — не случайно далее в той же службе о Борисе и Глебе говорится, что они предпочли Царство Небесное:

«Крест в скипетра место в десную руку носяща, с Христом царствовати ныне сподобистася» [26] Абрамович Д. И. Жития святых мучеников Бориса и Глеба и службы им. Пб. 1916. С. 136–137. .

Согласно летописи, Борис был любим «отцемь своимь паче всех» и врзглавлял отцовскую дружину в походе против печенегов — то есть мог считаться реальным соправителем, подобно «кесарю» при византийском императоре — «василевсе» (в своих молитвах, приводимых в «Чтении о Борисе и Глебе» Нестора, Борис — как и Глеб — именует Владимира его царским христианским именем — Василий). Но византийский образец сталкивается с русскими реалиями, и когда Владимир умер, по старшинству киевский стол занял Святополк (сын Ярополка, усыновленный Владимиром), оказавшийся, по «Сказанию о Борисе и Глебе», в Киеве и тайно похоронивший Владимира в Десятинной церкви. Более того, Святополк, продолживший «престижный чекан» Владимира и поместивший на монеты свое изображение (с императорскими инсигниями, в нимбе и с крестом в руке), на реверсе монет велел изобразить свой собственный княжеский знак — не трезубец, а двузубец с крестом, явно восходящий к знакам Святослава и Игоря и, стало быть, демонстрирующий принадлежность Святополка к старшей ветви княжеского рода — ведь он был сыном Ярополка (по монетам с этими знаками стало известно и христианское имя Святополка — Петр).

Три произведения, повествующих о Борисе и Глебе, — летопись, Несторово «Чтение о Борисе и Глебе» и древнерусское «Сказание о Борисе и Глебе» — едины в описании исторических событий, следующих после захвата Святополком престола: Борис не внемлет призывам «отней» дружины следовать отцовскому замыслу и занять киевский стол, ибо не может поднять руки на старейшего брата. «Се да иду к брату моему и реку: «Ты ми буди отец — ты ми брат и старей. Что ми велиши, господи мой?»». Традиции «братнего рода» возобновляются на новой идейной основе: Борис помнит о поступках отца «преже святого крещения», но для него эти деяния «славы ради и княжения мира сего хуже паучины» (суетных мирских связей). Предвкушение мученической смерти противопоставляется здесь «мирской суете» Святополка — его стремлению к власти. Захват власти Святополком завершается убийством оставленного дружиной Бориса на р. Льте — там Ярослав позднее (1019) совершит отмщение и разгромит Святополка. Бориса тайно хоронят в Вышгороде — пригороде Киева — старом княжеском граде, поддержавшем Святополка, в церкви Святого Василия. Следом убивают Глеба, который также не посмел ослушаться старшего брата и отправился на его зов: Глеб был погребен под Смоленском на Смядыни «меж двумя колодами» — оттуда его велел перенести в Вышгород уже вокняжившийся в Киеве Ярослав, и тело Глеба, согласно «Сказанию» и «Чтению», чудесным образом оказалось нетленным.