Владимир Петрухин - Крещение Руси. От язычества к христианству

Когда же могла креститься Ольга? Предположительно ответить на этот вопрос позволяет история с крещением ее внука — Владимира Святославича, о котором речь пойдет ниже. Уже в древнерусской традиции не прекращались споры о времени и месте его крещения. Дело, видимо, было в том, что сам акт принятия христианства в Средние века проходил две стадии, первая из которых — «оглашение», намерение принять крещение после катехизации и следовать христианским обычаям; «оглашенные» могли присутствовать на богослужении, но не допускались к участию в литургии. Вероятно, Ольга заявила о своем намерении креститься перед поездкой в Царьград, благо в Киеве был священник — ведь в среде русской дружины Игоря уже была христианская община.

Христианка Ольга, удостоившись чести стать «дщерью» императора, однако, не смогла крестить всю Русь, ибо ее сын Святослав, князь-воин, не препятствуя крещению отдельных семей, намеревался продолжить завоевательную политику предков. Не случайно немецкие миссионеры сетовали на то, что намерения Руси принять христианство оказались притворными — епископу Адальберту едва удалось бежать от преследования язычников.

Почему Ольга обратилась к королю Оттону, а не к папе? Очевидно, на Руси знали о зависимости папского престола от возвышающихся немецких королей, равно как и о деятельности миссионеров Гамбургской архиепископии, которая не прекращалась после упомянутой миссии Ансгария на Севере и Востоке Европы.

Казалось бы, стремление Ольги к введению христианства на Руси должно было встретить сочувствие в Царьграде, но, по летописи, Ольга осталась недовольной результатами визита. Недаром поначалу она отказала прибывшим в Киев греческим послам в отправке «воев» на помощь Византии. Более того, она отправляет в 959 г. послов к германскому королю Оттону I, сопернику Византии, с просьбой прислать на Русь епископа и священников. Вероятно, греки не усердствовали в устройстве самостоятельной русской церкви, и не только потому, что греческая церковь (в отличие от латинской) вообще не усердствовала в миссионерской деятельности среди далеких от ее границ «варваров». Сама Ольга, наследница той правовой традиции, которая основывалась на договорах Руси с греками — с позиции силы, явно не готова была признать себя вассалом империи, занять то место, которое отводила Русскому государству и другим «варварским» государствам официальная византийская доктрина «содружества народов».

Германская миссия епископа Адальберта (961 г.), однако, закончилась неудачей, которая не в последнюю очередь могла быть предопределена политическими амбициями германской церкви и имперскими амбициями короля — видимо, у автора «Продолжения хроники Регинона» были основания упрекать Ольгу-Елену в лицемерном намерении назначить ее народу епископа. Русь в. политическом, экономическом и культурном отношении оставалась ориентированной на Византию: возможно, поэтому усилия немецких миссионеров встретили сопротивление не только среди языческой части русской дружины, но и среди киевских христиан, придерживавшихся восточнохристианского обряда.

Христианство с проповедью мира было чуждо князю и его дружине: Святослав разгромил Хазарию и собирался утвердить центр своей новой державы на Дунае, взимая дань с Византии и окрестных христианских земель. Формально поход 968 г. начинался в интересах Византии: Святослав атаковал Болгарию, находившуюся в конфликте с империей. Одновременно эта кампания задевала и интересы формирующейся Западной Германской империи — главной геополитической соперницы Византии.

Византийский историк Лев Диакон, описывающий войны Святослава на Балканах, с ужасом рассказывает о жертвоприношениях, которые совершали тавроскифы или скифы, как называл он русь: ночью после битвы с ромеями «скифы» вышли из укреплений, чтобы подобрать и похоронить своих мертвецов; «они нагромоздили их перед стеной, разложили много костров и сожгли, заколов при этом по обычаю предков множество пленных, мужчин и женщин». Этот воистину варварский обычай известен у многих народов мира: убитые на похоронах должны были сопровождать умерших на тот свет в качестве слуг. Поэтому сами русские предпочитали смерть на поле боя плену, чтобы не оказаться рабами в загробном мире. Истребление пленных напоминает описание (начиная с Фотия) убийств, чинимых росами под стенами Царьграда.