Олег Чечин - Ради тебя, Ленинград! [Из летописи «Дороги жизни»]

Первым очертания острова заметил Юра Кушелев — 19-летний связной командира отряда Л. Н. Соколова. Этот паренек провалился одной ногой под лед на фарватере, где вода едва замерзла, и больше всех стремился поскорее выбраться на сушу. Убедившись, что связной не ошибся, Л. Н. Соколов приказал передать шепотом по цепи команду остановиться. Но мы не знали, кто на Большом Зеленце — свои или противник.

Посовещавшись с офицерами, командир отряда решил двигаться к острову развернутым фронтом, оставив в резерве пять человек. Но едва мы сделали несколько шагов, как в напряженной тишине прозвучал грозный окрик:

— Стой! Иначе уложу всех!

Из-за камня на берегу показалась черная фигура в бушлате, с поднятой над головой гранатой.

— Сдурел ты, парень, что ли? — крикнул Юра Кушелев. — Замахиваешься на своих!

— Свои! Свои! Русские! — сразу послышалось из нашей цепи.

Затем снова наступила тишина. Черная фигура спряталась за камень. Мы залегли, плотно прижавшись ко льду.

— Ну вот что! — сурово проговорил голос из-за камня. — Кто там у вас главный? Бросай оружие и топай сюда! Но не вздумай только шутки шутить!..

— Шутить не будем оба! — ответил, поднявшись со льда, командир нашего разведотряда Л. Н. Соколов. — Условия принимаю! Поднимайся, однако, и ты!

Человек в бушлате встал во весь рост и первым двинулся навстречу Соколову. Вскоре они пожали друг другу руки.

На Большом Зеленце оказались три матроса из части, дислоцированной на южном берегу Ладоги, возле Бугровского маяка. Они выполняли задание своего командования. Нас моряки увидели давно и сначала приняли за немцев. Силенок у них было, конечно, маловато, но позиция надежная. На острове кругом камни, а мы на голом льду. Они решили подпустить нас поближе и закидать гранатами. Смутило их то, что идем мы не со стороны вражеского берега, да вроде бы услышали крепкое русское словцо…

Человека в бушлате, который угрожал нам гранатой, звали Пашей. Теперь его часть охраняла Кареджинский маяк. Мы оба от души посмеялись, вспомнив про этот случай.

Моряки — народ гостеприимный, тем более если принимают старых друзей. Паша поделился со мной своим пайком. Устроил у печки мою телогрейку и брюки для просушки. Но задерживаться надолго на маяке я не мог. Комбат А. П. Бриков приказал пройти по льду до села Черное, а до него было еще 12 километров. Я надел на себя недосушенную одежду и, поблагодарив моряков, снова двинулся в путь.

На озере было темно и сыро, лишь немного белел под ногами снег. Я то и дело поглядывал на светящийся компас. От маяка Кареджи нужно было по-прежнему идти на восток. Чуть собьешься на север — и потеряешь берег. Тогда кто тебя отыщет на завьюженном ладожском просторе?

Я ожидал, что ночью ударит мороз, но оттепель не проходила. На лыжи налипала такая масса снега, что тяжело было приподнять ногу. Вконец измучившись с ними, я понес их на плече. Идти пришлось по сугробам, проваливаясь по колено. Через 15–20 шагов делал передышку и вынимал компас.

Несколько раз отчаяние охватывало меня. Выбившись из сил, я падал на снег. Но каждый раз удавалось подняться. Я снова шел вперед, понимая, что завтра, в 12.00 мое донесение ждут в батальоне. Запасной вариант должен быть проверен до конца.

Так прошло четыре с лишним часа. Наконец впереди показались какие-то кусты. Я обрадовался, что близко берег. Но радость оказалась преждевременной. Вокруг чернели камышовые заросли. Снегу в них намело еще больше, чем на открытом озере. Вскоре я провалился в сугроб по грудь.

Стояла глухая ночь. На небе — ни звездочки, на снегу — ни звука. Даже не шелестел замерзшими метелками камыш. Я понимал, что берег где-то рядом. Но как добраться до него по таким сугробам? Да еще сквозь частокол одеревеневших стеблей. Утешала только мысль, что основную задачу по разведке запасной трассы я все же выполнил. Да что толку — кто об этом узнает?

Вдруг мне почудилось, что потянуло дымком. Запах был очень слабый и быстро пропал. Но я все же уловил, с какой он шел стороны.

Невольно вспомнился Емельян Пугачев из пушкинской «Капитанской дочки». В степи, занесенной снегом, Пугачев определил дорогу по запаху дымка, доносившегося из постоялого двора. Только не было у меня ямщика, чтобы крикнуть ему: «Ну, слава богу, жилье недалеко! Сворачивай вправо да поезжай!..»

Собрав остатки сил, я пополз среди камыша. Вернее, поплыл по снегу, разгребая его одной рукой. Другой я тянул за собой лыжи с продетыми в крепления палками. Мерзлые стебли цеплялись за них, метелки колотили по лицу. Снег обсыпался подо мной. Казалось, что я барахтаюсь на одном месте.