Армин Молер - Консервативная революция в германии 1918-1932

Мы уже говорили, что всё то, что позже произошло в Германии, надо анализировать, принимая Ницше как точку отсчета. Но кроме него было ещё кое-что, что имело для идей «Консервативной революции» решающее значение: Первая мировая война. В отношении последующих десятилетий для Германии непреложной была максима: война — мать всех вещей. Мировая война 1914-1918 годов вызвала к жизни «немецкое восстание», до сих пор непрерывно потрясающее Западную Европу. Война стала мерилом всего, именно она создала установки, кардинально разведя позиции разных политических лагерей.

«Немецкого движения» это касается в особенности. Эрнст Юнгер как-то произнес слова, ставшие лозунгом целого поколения: «Война — это наш отец, она породила нас в раскаленных траншеях как новое поколение... Эта молодежь в самом страшном месте мира добилась осознания того, что более невозможно следовать по старому пути и надо искать новый». Есть рисунок, сделанный выходцем из молодежного движения, графиком Паулем Вебером. На переднем плане изображена группа марширующей бюндише молодежи, а за ней неотчетливо видны шествующие в том же самом направлении павшие фронтовики. Это было символом всего «немецкого движения» послевоенного периода. Одним из основополагающих консервативных воззрений является представление о том, что мертвые причастны к настоящему дню, равно как еще не рожденные

люди. В первую очередь это касается павших на войнах; став незримо присутствующими мучениками, они превращаются в образцы для поведения и поступков.

Сложно описать, что Первая мировая война значила для «немецкого движения». Уже с высоты нынешнего времени можно сказать, что военные переживания прошли три фазы. Опять же немаловажным является то, воспринимает ли человек войну из окопа или из тыла: от этого зависит острота восприятия с ним происходящего. В первые недели немецкое общество пребывало в состоянии опьянения от начала боевых действий, в конце войны оказалось в аналогичном состоянии от нежданного поражения. Однако самые глубокие переживания приходятся на военные будни, вполне трезвые и однообразные годы фронтовой жизни.

Начало войны летом 1914 года воспринималось как пламя газовой горелки, которое переплавляло партийные противоречия, устраняло классовые барьеры, нивелировало различия вероисповеданий и ландшафтов, делая ощутимыми ожидаемые единство и целостность народа, о которых государство эпохи правления Вильгельма II могло только мечтать. Этому пьянящему порыву поддались даже самые трезвые и скептические наблюдатели, к числу которых можно отнести Томаса Манна. В сентябре 1914 года он записал: «Если мы вспомним самое начало, едва ли можно забыть первые дни, когда более не было необходимости цепляться за старое! Мы не поверили в войну, нашего политического чутья не хватило, чтобы постигнуть неизбежность европейской катастрофы. Мы были нравственными существами и как таковые мы видели, что это испытание или что-то большее; то, что мы ожидали с таким нетерпением; в глубине души мы чувствовали, что больше мир не может продолжаться... Это было неведомым, ранее никогда не испытанным чувством, мощнейшим и восторженным единением нации, готовностью к самым серьезным испытаниям. Это была готовность и радикальная решительность, каких ещё не знала до этого момента история».

Таким образом, война должна была стать чистилищем, способным избавить от всей фальши и половинчатости вильгельмовской империи. Томас Манн писал: «Война! Это было очищение и высвобождение, как мы это чувствовали, а еще огромная надежда. Поэты говорили только об этом, только об этом. Что такое империя? Что такое торговое господство? Что такое победа, в конце концов? ... То, что воодушевляло поэтов. Война сама по себе была испытанием, нравственной необходимостью». Подобные переживания, испытываемые молодыми добровольцами, становятся частью символичного боя при Лангмарке, в котором они понесли большие потери. Об этом сражении в оперативных сводках верховного командования от 11 ноября 1914 года лаконично сообщалось: «К западу от Ланге-марка молодые полки с пением «Германия превыше всего» прорвали первую линию обороны противника и захватили его позиции».

Однако этот эмоциональный взлет не мог быть вечным. Накал первых военных недель сменился буднями. После битвы под Марной начинаются позиционные бои, и боевые действия на Западном фронте военных действий фактически застывают. Привычной становится однообразная военная рутина, которая длится более четырех лет. Эрнст Юнгер так описывал эту перемену: «Окопы превратили войну в ремесло, воины стали поденщиками смерти, изнывавшими от кровавых будней. Романтические сказания стали чувством сдавленного предчувствия, подстерегавшего солдата у костра, при выезде верхом, на утренней заре, когда мир превращался в мрачный торжественный собор, в который ты входил тяжелой походкой перед причастием. У воронок не было места для лирических смыслов и постижения собственного величия. Вся утонченность измельчала и была растоптана». Именно это было подлинным лицом Первой мировой войны, отображенное в военных дневниках Эрнста Юнгера, а лето и осень 1914 года превратились всего лишь в небольшой эпизод. Подобный жесткий, лишенный всякой моральной оценки облик войны был в те годы реальностью для носителей идей «Консервативной революции».