Виталий Ларичев - Колыбель предков

Признаться, когда мы с Хиббом в двадцатых числах марта того же 1918 года посетили «Холм куриных костей», мой спутник недооценил Чжоукоудянь, и я недооценил результаты раскопок. Кости грызунов, птиц, мелких хищников вряд ли отличались сколько-нибудь значительной древностью, и я забыл Чжоукоудянь на целых три года. Вспомнил я о нем лишь весной 1921 года, когда в Пекин из Австрии прибыл мой помощник Отто Зданский. Чтобы до начала больших раскопок он освоился с условиями работ в Китае, я направил его на пробные исследования «Холма куриных костей»…. Здесь в зале сидит палеонтолог экспедиции доктора Эндрюса Вальтер Гренжер. Он, очевидно, помнит, что случилось потом. Вместе с ним я отправился однажды посмотреть раскопки Зданского и заодно продемонстрировать ему технику раскопок. Когда мы прибыли к «Холму куриных костей» и начали собирать «лунгу», к нам подошел крестьянин, житель соседней деревни. Он долго с удивлением смотрел, как иностранцы собирают «драконовые кости», а затем сказал: «Стоит ли задерживаться здесь так долго. Ведь недалеко место, где вы найдете гораздо большие и лучшие кости драконов!» Крестьянин, очевидно, принял нас за медиков и привел к холму, расположенному на северо-запад от Чжоукоудяня. Холм назывался примечательно — Лунгушань, «Гора костей дракона». На склонах его располагался огромный известняковый карьер, отвесные стены которого поднимались на высоту десяти метров. Карьер вскрыл пласты красноватой глины, густо насыщенные «лунгу». Боязнь потревожить кости дракона, а также угроза обвалов заставили рабочих покинуть карьер и начать ломку известняка на другом участке «Горы драконов». На дне карьера валялись комья глины с включенными в них обломками костей. Они торчали также из красноцветных с глыбами камней стенок карьера. Вскоре мне повезло — я поднял огромную и массивную челюсть — она оказалась округлой в сечении. Помню, я заявил, что челюсть принадлежала оленю. Вечером мы вернулись в Цзигушань с розовыми мечтами о великом открытии.

На следующее утро мы вновь прогулялись от храма к Чжоукоудяню. На сей раз сборы превзошли все ожидания. Снова, кстати, попалась странная челюсть, на сей раз с зубами, и все убедились, что она действительно принадлежала какому-то очень древнему оленю. К обеду счастливое трио упивалось новыми открытиями — коллекция пополнилась зубами древнего носорога, а также челюстями свиньи, гиены и медведя. Гренжер показал Зданскому, как следует вести раскопки. Стало очевидным, что Лунгушань более перспективное место, чем «Холм куриных костей». Глубокая древность красной глины не вызывала сомнений. Возраст остатков «драконов», судя по всему, выходил за пределы миллиона лет. Они жили, вероятно, в доледниковую эпоху! Мы оставили Зданского продолжать раскопки в Чжоукоудяне, а сами вернулись в храм. На следующий день хлынул дождь и поток отрезал нас от станции. Три дня лил ливень. Лишь на четвертый день выглянуло ясное солнце, и мы отправились на станцию. Бешеный поток уничтожил мост через реку, пришлось перебредать ее по грудь в ледяной воде. Вот каков конец истории открытия Чжоукоудяня!

Когда я предложил Зданскому перебазировать раскопки на «Холм костей драконов», у меня вначале и мысли не мелькало о том, что там могут залегать останки предков. Дерзкая мечта найти при раскопках костные останки древнейшего человека Азии появилась позже. Я вижу, что доктор Грабо улыбается, — объясню, в чем дело. У нас с ним старые счеты! В один из визитов в Чжоукоудянь я обратил внимание на то, что в двух раскопках, заложенных Зданским, обнаружены слои, в которых в изобилии встречаются угловатые куски и обломки кварца с острыми краями. Вот тогда-то у меня и зародилась тайная мысль, что обломки кварца из глинистых слоев могли с успехом использоваться первобытным человеком в качестве режущих орудий! Они походили на эолиты, то есть сделанные самой природой «инструменты». В известняковых трещинах холма Лунгушань встречаются жилы кварца, который, самопроизвольно раскалываясь, мог попасть в пещерные слои. Конечно, среди фрагментов вполне могли находиться обломки камней, расколотые самим проточеловеком, но я из осторожности предпочел наименее сенсационное объяснение. В любом случае такими камнями можно с успехом резать мясо.

Зданский копал в Чжоукоудяне дважды — до конца лета 1921 года, а затем в 1923 году. Позже вести раскопки без укрепления нависающих над местом работ пещерных толщ стало невозможно, и их пришлось прервать. Но к тому времени выяснилось, что пещера заполнилась глиной и прочими отложениями много сотен тысячелетий назад. О том свидетельствовали вымершие разновидности лошадей, оленей, носорогов, гиен, саблезубого тигра. Зданский нашел при раскопках слои, забитые обломками кварца, вроде тех, которые я поднял при первом осмотре Чжоукоудяня… А как же предсказанный мною предок? — спросите вы. Признаться, я оказался плохим пророком — судя по беглому осмотру находок, ни одной косточки человека найти не удалось. Зданский извлек из слоя лишь коренной зуб, который «потеряла» какая-то антропоидная обезьяна. Однако в последующие годы я не переставал мечтать о возобновлении раскопок Чжоукоудяня. Профессор Грабо, мой неистощимый на шутки друг, знал о том и на приеме, где мы приветствовали приехавшего в Китай секретаря французской Академии наук Альфреда Лакрэ, он вдруг обжег меня лукавым взглядом: «Как, Андерсон, дела с пекинским человеком? Кого вы все-таки нашли с Зданским в Чжоукоудяне — человека или хищника?» Сам того не желая, он поставил на карту репутацию самого загадочного для меня памятника, и поэтому мне пришлось парировать мгновенно: «Ни то и ни другое, профессор. Обитателем Чжоукоудяня оказалась леди!»