Николай Мещеряков - Мировой фашизм (сборник статей)

„…B то время, как национализм действует исключительно в пределах нации, фашизм несет свои идеалы и духовные ценности всему человечеству“… „Фашизм чувствует в себе самом достаточно сил, чтобы преподать марксизму или ленинизму уроки права, политической экономии, морали и философии истории“, — заявляет один из фашистских теоретиков Горголини [18].

Бодрое самочувствие фашизма, конечно, не может быть признано бесспорным доказательством его сил, но оно, во всяком случае, свидетельствует об его стремлении выйти из круга отрицательных задач и выработать созидательную идеологию. Судьба фашизма, его интернациональный размах, его быстрое и широкое распространение в самых различных странах наглядно показывают, что в фашистском движении имеется если не выработанная идеология, то зачатки такой идеологии, и что в современном обществе сложилась та классовая почва, которая обеспечивает обильные всходы фашистских семян.

Но эта почва не могла образоваться в короткий — с исторической точки зрения — послевоенный период. Процесс ее образования ускорен и оформлен войной, но он начался еще в ту мирную эпоху, когда буржуазия уничтожала человечество не снарядами и удушливыми газами, а голодом, безработицей и другими методами добросовестной и свободной конкуренции.

Распад, обнищание и хаос, связанные с мировой войной и не устраненные Версальским договором, настолько мучительны и велики, что довоенный период кажется многим райским блаженством по сравнению с послевоенными трудностями жизни. Тем не менее, не следует забывать, что уже перед войной буржуазный мир далеко не чувствовал расцвета сил и подъема духа. Очертания грядущего кризиса выступали с полной ясностью и волновали даже наиболее проницательных представителей буржуазной мысли.

На последних „мирных“ годах буржуазного господства лежала густая тень. Экономические отношения, вместо доброго согласия народов, порождали взаимную неприязнь, вспыхивали мелкие войны, милитаризм давил население тяжестью налогов, рабочий класс, сознательность которого быстро возрастала, поднимался с социальных низов, начиналось движение в колониях, среди рабов Европы. Грандиозные стачки потрясали промышленность. Частная собственность и частнокапиталистическое хозяйство явно переставали быть наиболее целесообразной формой производства.

Кризис экономического строя, разложение фундамента отражались и во всех проявлениях буржуазной идеологии. Здоровый материализм сменялся идеализмом и мистицизмом, реализм — туманным символизмом, демократизм — различными авторитарными утопиями. В частности, парламентарная форма государственного строя вызывала горькое разочарование.

Казалось, что старые формы личного и общественного уклада, выкованные буржуазией в революциях конца XVIII и начала XIX веков, перестали удовлетворять самое буржуазию, и она одновременно ищет новых путей, новых сил для сохранения своего господства и теряет веру в смысл своего существования. Уже тогда появились пророчества о гибели европейской культуры, о конце греховного европейского мира и т. п.

В качестве примера достаточно указать на модную теперь книжку О. Шпенглера. Она вышла в свет в декабре 1917 года, но, как утверждает автор в предисловии, была закончена уже в половине 1914 года, заглавие же ее: „Закат Европы“ определилось для автора еще в 1912 году.

Закат Европы, по Шпенглеру, является неизбежным, как смерть, последствием того, что европейская культура вошла в стадию цивилизации. Различие же между культурой и цивилизацией заключается в том, что эпоха культуры — эпоха всенародного творчества, эпоха крестьянства, дворянства, духовенства, старинных маленьких городов. Цивилизация — эпоха искусственного состояния, разработки уже установленных форм, последнее завершение культуры, ее неизбежный конец, эпоха мирового города.

Европа переходит от культуры к цивилизации в XIX столетии. „С этого момента ареной больших духовных решений становится не „вся страна“, как это было во время реформации, когда, собственно, каждая деревня играла свою роль, а три или четыре мировых города, которые всосали в себя все содержание истории и по отношению к которым вся остальная страна культурно нисходит на положение провинции, имеющей своим исключительным назначением питать эти мировые города остатками своего человеческого материала. Мировой город и провинция , этими основными понятиями всякой цивилизации открывается совершенно новая проблема формы истории, которую мы сейчас переживаем“… [19]