Кирилл Соловьев - Самодержавие и конституция

Думская работа очевидно не спорилась. Удрученный член фракции кадетов П. Б. Струве полагал, «что на месте правительства он служил бы молебны о нераспущении Думы, которая сама по себе мало по малу [себя] съест, и на месте оппозиции, в особенности крайней, делал бы все для роспуска, чтобы не компрометировать представительства». И левые, и правые депутаты мешали законотворчеству. Как писал Н. Н. Кутлер, «крайне левые элементы так сильны в Думе, а требования их так несообразны, что о правильной деятельности этой Думы нельзя и мечтать… Справа от нас – поразительное отсутствие способностей, а на самом крайнем фланге – хулиганство. Слева – та же малоспособная, но разрушительная масса, коневодами которой являются интеллигенты и полуинтеллигенты, отуманенные страстью к демагогии, утратившие всякий государственный смысл (если, впрочем, имели его когда-либо) и всякую меру. Сама же эта масса состоит из людей совершенно необразованных и неразвитых, до которых культура коснулась лишь с внешней стороны и только испортила их. Эта масса, а отчасти даже руководители ее – тоже хулиганы. Если к этому прибавить, что и в составе нашей партии входит много малокультурных элементов, а польское коло преследует свои особые национальные задачи и может в каждую минуту отступиться от нас по важным общегосударственным вопросам, – то тягость положения еще более определится». Председатель Головин, глядевший на депутатов с высоты думского президиума, не мог скрыть своего отвращения к большинству народных избранников: «Общая масса левых отличалась тупым самомнением опьяневшей от недавнего неожиданного успеха необразованной и озлобленной молодежи». По мнению Головина, и правые были не лучше: «На это крыло, шумевшее, гоготавшее, кривлявшееся было противно смотреть как на уродливое явление».

Такая Дума была непредсказуемой. Иногда случалось, что правые и левые блокировались. Левые отстаивали свои принципы, а правые потакали им, рассчитывая тем самым ускорить роспуск Думы. Помимо того, депутаты нерегулярно ходили на думские заседания. Соответственно, трудно было подсчитать, сколько голосов будет у каждой фракции на конкретном заседании. Депутатские группы (в том числе леворадикальные) недолюбливали друг друга и часто конфликтовали. Наконец, во всех объединениях страдала дисциплина: солидарного голосования не было практически никогда.

В начале мая 1906 года председатель Совета министров И. Л. Горемыкин попросил товарища министра внутренних дел С. Е. Крыжановского подготовить проект нового избирательного закона. Горемыкин раздумывал на эту тему и после своей отставки. 19 июля 1906 года он подал записку Николаю II, в которой признал, что реализовался вариант, который изначально казался маловероятным. Дума оказалась менее хитрой, более радикальной и самонадеянной, чем на то рассчитывал Горемыкин. Во имя спасения правопорядка ее пришлось распустить. Однако царское слово нельзя взять назад: Думу следовало сохранить при всех обстоятельствах. Правительство не могло стать в полной мере «реакционным». Это лишь способствовало бы дестабилизации положения в стране. Тем не менее у Горемыкина не было сомнений, что новая Дума окажется хуже предыдущей. Следовательно, ее также придется распустить, подготовив новый избирательный закон – залог плодотворного общения правительственных чиновников и депутатского корпуса.

Об этом думал не только Горемыкин. По словам весьма информированного публициста генерала А. А. Киреева, уже в ноябре 1906 года Николай II и П. А. Столыпин обсуждали изменения избирательного законодательства, если Вторая Дума окажется не лучше своей предшественницы. Несколько месяцев спустя государственный контролер П. Х. Шванебах говорил царю о необходимости готовиться к роспуску Второй Думы и, более того, изменению Положения о выборах. Шванебах, почувствовав поддержку императора, рассказал об этом Столыпину. Премьер был недоволен: «Вы ломитесь в открытую дверь».

Столыпин полагал необходимым в целом сохранить сложившуюся электоральную систему. Избирательный закон должен был способствовать новому раскладу сил в Думе, но при этом не следовало кому-либо отказывать в праве голоса. «Это было задание о разыскании квадратуры круга, но спорить не приходилось», – объяснял С. Е. Крыжановский.

В мае 1907 года министры уже детально обсуждали проект Положения о выборах. На сей счет были разные точки зрения. Министр финансов В. Н. Коковцов и П. Х. Шванебах полагали, что новый избирательный закон должен быть одобрен Государственным советом. Братья Извольские (Александр Петрович – министр иностранных дел, Петр Петрович – обер-прокурор Святейшего синода) предлагали не спешить с изданием закона о выборах, считая, что прежде власть должна почувствовать, каковы настроения в обществе. Министр юстиции И. Г. Щегловитов не считал нужным менять избирательное законодательство. И все же большинство членов правительства соглашались со Столыпиным. Совет министров склонялся к той схеме выборов, за которой закрепилось прозвище «бесстыжая». Ее поддерживал и царь. «Когда Столыпин докладывал дело государю и, смеясь, упомянул об этом определении, то государь, улыбнувшись, сказал: „Я тоже за бесстыжую“».