Кирилл Соловьев - Самодержавие и конституция

Для Муромцева это была не игра, а выработка парламентской процедуры, когда каждый прецедент может иметь значение. Как впоследствии писал П. Н. Милюков, «своей не только главной, но исключительной задачей на председательской трибуне Сергей Андреевич считал творчество обычного парламентского права, которое явилось бы непроницаемой броней парламентской свободы».

Муромцев трепетно относился к своим обязанностям, порой удивляя собственных коллег. Вечером 27 апреля 1906 года, в день открытия Думы, кадетское руководство – 10–15 человек – собралось на квартире М. М. Винавера, чтобы определиться с планами на будущее. Все они отдохнули дома, пообедали, сменили фраки и сюртуки на летние костюмы – день был на удивление жарким. Делать ничего не хотелось, и за работу они сели лишь в 10 вечера. Неожиданно для всех, прямо из канцелярии Думы, явился Муромцев, во фраке с белым галстуком. «Только накормите ради Бога, – умолял он, – с утра ничего не ел». В этом ритме председатель жил последовавшие 72 дня. В 10 утра он начинал работу в Думе, в 3 часа ночи возвращался домой, заслужив безусловный авторитет даже за пределами Таврического дворца. Спустя некоторое время после подписания депутатами (в том числе Муромцевым) Выборгского воззвания костромские крестьяне утверждали: «Муромцева не посмеют посадить в тюрьму».

Первая Дума была очень пестрой. Ее населяли яркие, не похожие друг на друга персонажи. Среди них – ученые с мировым именем: например, Л. И. Петражицкий и М. М. Ковалевский. Были и неграмотные крестьяне. И тех и других объединяло одно: у них не было опыта законотворчества. Зачастую они оказывались наивными политиками. Публика могла об этом только догадываться. Бросалось же в глаза внешнее несходство депутатов с тем, как они должны были выглядеть. Так, по сведениям товарища министра внутренних дел С. Е. Крыжановского, многие думские крестьяне, отсылая свои суточные (10 рублей) в родную губернию, были вынуждены искать дополнительный заработок, устраивались работать швейцарами, дворниками, открывали мелкую торговлю или курятню. Нередко они проводили ходоков в зал общего собрания Таврического дворца, и те по-хозяйски рассаживались в депутатских креслах. Приставам стоило немалых трудов выдворять непрошеных гостей. Двух депутатов-перводумцев задержали у Таврического дворца за торговлю входными билетами в Думу. В Министерстве внутренних дел располагали сведениями о том, что некоторые депутаты в прошлом имели судимости за мелкую кражу и мошенничество. И таких было немало – около 40 человек, 8 % депутатского корпуса. Спустя много лет Крыжановский вспоминал: «Члены Думы – крестьяне пьянствовали по трактирам и скандалили, ссылаясь при попытках унять их на свою неприкосновенность. Полиция первое время была в большом смущении, не зная, что можно и чего нельзя в подобных случаях делать. В одном таком случае сомнения разрешила баба, хозяйка трактира, которая в ответ на ссылку пьяного депутата на его неприкосновенность нахлестала его по роже, приговаривая: „Для меня ты, с…, вполне прикосновенен“, – и выкинула за дверь… Большие демонстрации устроены были на похоронах члена Думы… скончавшегося в белой горячке от пьянства; в надгробных речах он именовался „борцом, павшим на славном посту“».

Конечно, мемуары – не вполне надежный источник. К воспоминаниям Крыжановского это замечание относится в полной мере. Бывший товарищ министра внутренних дел, впоследствии государственный секретарь, не был добродушным наблюдателем. К депутатам Первой Думы он относился без всякой симпатии. Впрочем, и объективные показатели красноречиво свидетельствовали о недостатках депутатского корпуса первого созыва. В Первой Думе у 42 % депутатов было высшее образование, у 13 % – среднее, а 45 % не имели ни того ни другого. Отдельные депутаты откровенно признавались, что не умеют читать и писать. Спустя шесть лет ситуация существенно изменилась. В Четвертой Думе у 50,5 % депутатов было высшее образование, у 26,8 % – среднее, 0,2 % депутатского корпуса относились к числу «малограмотных» (в Первой Думе таких было 4 %). В Первой Думе у 15,9 % народных избранников было юридическое образование, в Четвертой Думе – у 20,9 %.

В работе правительства под председательством И. Л. Горемыкина порядка было немного. Заседания проводились не за столом, министры сидели в разных концах комнаты. В итоге совещания скорее напоминали салонные беседы, на которые руководители ведомств регулярно опаздывали. Наименее дисциплинированным был министр иностранных дел А. П. Извольский, который к тому же все время садился на стул лицом к спинке. По словам товарища министра внутренних дел В. И. Гурко, Горемыкин «председательствовал… вяло, но одновременно с таким видом, что, дескать, болтайте, а я поступлю по-своему». Корреспондент кадетской газеты «Речь» Л. М. Клячко вспоминал, что «в заседаниях Совета министров он (Горемыкин. – К. С .) никогда не спорил, никогда не возражал, не вносил никаких предложений. Он сидел в застывшей позе. Если он иногда вставлял несколько слов, то это отмечалось как исключительное явление. Единственно за чем он следил, это за тем, чтобы не нарушились прерогативы монархии». Горемыкин запомнился постоянно дремавшим, флегматичным человеком. В Думе его не могли разбудить шумные, всем недовольные депутаты: «Он даже не делал попытки бороться с одолевавшим его старческим сном. Лишь только садился в свое кресло, голова его опускалась, бакенбарды ложились на лацканы сюртука, и он крепко засыпал, просыпаясь лишь от подымавшегося порой шума. Тогда он медленно поднимал голову, обводил сонными глазами депутатские скамьи и снова засыпал». Этот образ в значительной мере обманчив. У Горемыкина был свой взгляд на многие вопросы, а также воля сделать по-своему, что в полной мере проявилось в те дни, когда решалась судьба Первой Думы.