Робер Очкур - На секретной службе Его Величества. История Сыскной полиции

В двух свертках находились почти все бриллианты Гордона.

Иосиф, как и следовало ожидать, оказался Сереодисом. Я собирался было его везти для суда в Россию, но греческое консульство в Константинополе не выдало его, заявив, что по греческому суду он понесет более тяжелое наказание.

Геропулос русским судом был приговорен к трем годам тюремного заключениям оценщик за покупку заведомо краденного — к 6 месяцам. Любка была оправдана, а хромой грек остался неразысканным.

За более чем подозрительное поведение администрация одесского ломбарда поплатилась потерею заложенных вещей и выданных под них денег.

Так была ликвидирована кража у Гордона.

В том же 1908 году, коллежский асессор Кошко Аркадий Францевич, помощник начальника Санкт-Петербургской Сыскной полиции, получил назначение на должность начальника Московской Сыскной полиции. Но в 1909 году ему снова пришлось встретиться со своими прежними сослуживцами, Владимиром Гавриловичем Филипповым и Мечиславом Николаевичем Кунцевичем, в знаменитом деле Гилевича.

Многолетний служебный опыт заставил меня выработать в себе привычку терпеливо выслушивать каждого, желающего беседовать лично с начальником сыскной полиции. Хотя эти беседы и отнимали у меня немало времени, хотя часто меня беспокоили по пустякам, но я не только выслушивал каждого, но и конспективно заносил на бумагу все, что казалось мне стоящим малейшего внимания. Эти записи я складывал в особый ящик и извлекал их оттуда по мере надобности. Надобность же эта представлялась вовсе не так редко, как может подумать читатель. Как ни необъятен, как ни разнообразен преступный мир, но и он имеет свои законы, приемы, обычаи, навыки и, если хотите, традиции. Преступные элементы человечества связаны более или менее общей психологией, и для успешной борьбы с ними весьма полезно отмечать все яркое, необычное, что поражает внимание. Словом, краткие отметки и записи, собираемые мною, не раз сослуживали мне верную службу.

Это особенно сказалось в деле Гилевича.

Началось оно так.

— Господин начальник, там какой-то студент желает вас видеть по делу, но, смею доложить, он сильно выпивши, — докладывал мне дежурный надзиратель в моем служебном кабинете в Москве, на Малом Гнездниковском переулке.

— Ладно! Зовите!..

Через минуту в комнату вошел студент. Неуверенным шагом он приблизился к письменному столу и тотчас же схватился руками за спинку кожаного кресла. Это был здоровый малый, в довольно потрепанной студенческой форме, с раскрасневшимся лицом и с всклокоченными волосами. Он уставился на меня помутневшими глазами и улыбался пьяной улыбкой.

— Что вам угодно? — спросил я.

— Извините, господин начальник, я пьян, и в этом не может быть ни малейшего сомнения, — отвечал студент, — позвольте по этому случаю сесть?

И, не ожидая приглашения, он плюхнулся в кресло.

— Что вам от меня нужно? — спросил я.

— И все… и ничего!

— Может быть, вы сначала выспитесь?

— Jamais! [132] Никогда! (фр.) Я к вам по срочному делу.

— Говорите.

— Видите ли, господин начальник, я просто не знаю, как и приступить к рассказу, до того мое дело странно и необычно.

— Ну, ну, раскачивайтесь скорее: мне время дорого.

Студент икнул и принялся полузаплетающимся языком рассказывать:

— Прочел я как-то в газете, что требуется на два месяца молодой человек для исполнения секретарских обязанностей за хорошее вознаграждение. Прекрасно и даже очень хорошо! Я отправился по указанному адресу. Меня принял господин весьма приличного вида и, поговорив со мной минут десять, нанял меня, предложив сто рублей в месяц. Сначала все шло хорошо, но затем многое в его поведении мне стало казаться странным. Он как-то подолгу всматривался в меня, словно изучая мою внешность. Однажды же, поехав со мной в баню, он особенно внимательно разглядывал мое тело, а затем, самодовольно потирая руки, чуть слышно прошептал: «Прекрасное, чистое тело, никаких родимых пятен и примет…»

Да-с, господин начальник, никаких пятен и примет, те. rien [133] Ничего (фр.). правда ли, удивительно? Через несколько дней мы поехали с ним в Киев, остановились в приличной гостинице в одном номере. Весь день мы бегали по городу по разным делам и покупкам, и когда к вечеру вернулись в гостиницу, то я, устав, пожелал отдохнуть. Разделся и лег. Патрон мой сел было писать письмо, а затем говорит мне вдруг: «Примерьте, пожалуйста, мой пиджак, и если он вам впору, то я охотно его вам презентую».