Владимир Петрухин - Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры

Ранние клады неизвестны в киевском Правобережье. Киев стал центром концентрации монет в Х в., когда там обосновались пришедшие с севера русские князья. Это вторжение, согласно Начальной русской летописи («Повесть временных лет»), сопровождалось присвоением хазарской дани с полян, северян и радимичей. Русь не могла атаковать хазар на главных магистралях Хазарии — на Дону и Волге: она смогла прорваться к мировым рынкам в обход, по западной пограничной реке Днепру, в том регионе, который контролировали венгры, находившиеся в сложных отношениях с былым сюзереном — Хазарией. Уже говорилось, что русь смогла обосноваться в Среднем Поднепровье тогда, когда венгры уходили в походы на запад: в 860-е гг. Киев был захвачен русью Аскольда и Дира. В 882 г., когда венгры с союзными каварами дошли до Вены, Вещий Олег утвердился в Среднем Поднепровье (см. о Руси как посреднике при распространении венгерских древностей в Скандинавии — Hedenstierna-Jonson 2009). Источники не сообщают о реакции хазар на вторжение Олега, но Т. Нунан показал, что в последней четверти IX в. восточная монета не поступает в Восточную и Северную Европу. Кризис может быть объяснен хазарской блокадой Руси: монета вновь начинает поступать в Европу в начале Х в., когда устанавливается связь с Волжской Болгарией и рынок наполняется монетой среднеазиатского саманидского чекана (в обход Хазарии).

Известны попытки реконструировать путь из Киева в Болгар (Б. А. Рыбаков, А. П. Моця, А. Х. Халиков), очевидно, что им воспользовались послы Хасдая ибн Шапрута в начале 960-х гг., а вслед за ними в 965 г. — князь Святослав. Русь уже не зависела от речных коммуникаций, но смогла выйти на Волгу, в «тыл» Хазарии. Удар был нанесен по хазарскому «граду» — столице Итилю (?), за ним последовали Тамань и аланские регионы — Северный Кавказ и бассейн Дона.

Вероятные свидетельства военного разгрома и присутствия дружины Святослава обнаруживаются на городищах в бассейне Десны и в Белой Веже (Петрухин 1995. С. 103). Комплексы (клады), отражающие присутствие славянских скандинавских и хазарских древностей, известны в бассейне Оки (Зарайский клад — Макарова 2005, Супруты — Мурашева 2008а). На городище Самосделка в дельте Волги исследуется мощный культурный слой, в котором присутствуют следы пожара, но нет характерных вещей, которые оставляли воины Святослава на местах походов, в том числе — в дунайской Болгарии (Йотов 2003). Нет их и в хазарской Таматархе, разрушенной пожаром во второй половине Х в. (ср.: Чхаидзе 2008. С. 285).

Древнерусское летописное «сказание» (легенда) о призвании варяжских князей оставалось в центре внимания отечественной историографии на протяжении тысячелетнего ее развития, несмотря на смену идеологий и даже общественных формаций. Особое значение сказание приобретало в периоды идеологических кризисов: начало Русского государства следовало привести в соответствие с его настоящим. Эта потребность привела к трансформации летописного сказания и созданию «Сказания о князьях владимирских», в котором неизвестный Европе Рюрик должен был стать потомком Августа, в эпоху сложения централизованного государства. Его варяжское (скандинавское) происхождение не устраивало власти в эпоху борьбы Российской империи за господство на Балтике, что породило «антинорманизм», утверждение о славянском этносе варягов и т. п. (см. Введение).

Западники и славянофилы, в зависимости от собственных представлений о путях развития России, готовы были ассоциировать призвание варягов с исконной необходимостью европейских преобразований или с незыблемой привязанностью к славянским и православно-византийским корням: тогда главным было обоснование славянского происхождения варягов и призванных князей. Господство марксистских схем в советской историографии приводило к утверждению о приоритете «автохтонных» начал (базиса) в развитии государственности, формированию феодальных отношений в Восточной Европе в VIII в. (до призвания варягов) [107]и т. п.

В шовинистической идеологии послевоенного периода летописное сказание стало ассоциироваться с нацистскими идеями о неспособности славянской «расы» к самостоятельному развитию. Сам летописный текст воспринимался как чуждый «патриотической» русской летописи, свидетельствовавшей об исконно славянских (киевских) истоках государственности. Еще в 1980–90-х гг. Б. А. Рыбаков утверждал, что «чья-то рука изъяла из «Повести временных лет» самые интересные страницы (об исконной славянской руси. — В. П.) и заменила их новгородской легендой о призвании князей-варягов» (Рыбаков 1982. С. 142).