Владимир Петрухин - Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры

Однако самым существенным для наблюдений за «жизнью» предания об Игоре является то, что информация о его гибели осенью 944 г. достигла греков не сразу: в конце 40-х гг. Х в. Константин Багрянородный еще не знал о смерти князя. Значит, это известие хранилось какое-то время в памяти информаторов византийского историка конца Х в. Отличие этой информации от летописного сказания — описание казни Игоря — также обнаруживает «фольклорную» вариативность и вероятные фольклорные истоки предания об Игоре. Наконец, данные Льва Диакона существенно дополняют сказание летописи: Игорь не был убит в стычке, а был взят в плен и казнен.

А. П. Ковалевский обратил внимание на то, что казнь Игоря совпадает с подобными обычаями у тюркских народов — огузов и булгар. Он считал, что «древляне применили к Игорю указанный способ казни согласно действовавшему в то время местному праву, считая киевского князя вором и грабителем, или, как говорили древлянские послы Ольге: «мужа твоего убихом, бяше муж твой аки волк восхищая и грабя»» (Ковалевский 1956. С. 52).

Можно продолжить исследование параллелей мотиву казни Игоря: таков, в частности, античный мотив убийства Тесеем «сгибателя сосен» разбойника Синиса, казнившего путников, или мотив казни Александром сатрапа Бесса, провозгласившего себя царем после поражения Дария (Плутарх. Александр, 145). Для русской истории существеннее сходный мотив у датского хрониста ХII в. Саксона Грамматика, который приписывает такой же способ казни некоему Редону, «рутенскому (=русскому) пирату». Е. А. Рыдзевская (1978. С. 193–194) предполагала здесь знакомство хрониста с русским преданием, что позволяет нам вернуться к проблеме древнерусского — славянского — обычного права.

Точного соответствия описанному у Льва Диакона ритуалу казни в русских источниках неизвестно: так, ритуал повешения на дереве упомянут в связи с описанием расправы над волхвами в ПВЛ (под 1071 г.). Волхвы (языческие жрецы?) со своими сторонниками во время голода в Ростовской земле отбирали запасы, убивая зажиточных людей; родичи убитых отмстили волхвам и уже мертвыми повесили их на дубе. Византийское право предполагало казнь через повешение на месте преступления для разбойника, совершившего убийство (Прохирон 39. 16). Соответствующий обычай имелся и в «законе русском», упомянутом в договоре 911 г. (Малингуди 1996. С. 63, 65). Так позднее расправились и с заговорщиками-боярами, из-за навета которых был ослеплен князь Василько Теребовльский.

Больше для исследования конфликта между Игорем и древлянами дает лексика обычного славянского права. Терминология праславянского права стала предметом реконструкции в работах В. В. Иванова и В. Н. Топорова, приведших индоевропейские, в том числе скандинавские параллели, из которых самая существенная — казнь преступника, называемого «волком» (др. — исл. vargr — «волк, изгой» сопоставимо со славянским «враг»), на дереве, именуемом «волчьим деревом» (др. — исл. vargtre) и т. п. (Иванов 1975; Иванов, Топоров 1978). У славян преступник, в том числе вор, традиционно именовался «волком» — как именуют и Игоря древляне. Ср. в «Сборнике слов и поучений» конца XII — начала XIII в. о разбойнике: «Отъложи вълчью къзнь… и приде яко овьча» и т. п. (СДЯ, вып. 2. С. 165).

Таким образом, известие Льва Диакона о казни Игоря и лексика русской летописи совмещаются в достаточно надежной реконструкции обычного права. Сама речь древлян в передаче летописца напоминает формулы договоров и ранних судебников. Ср.: «Аще ся въвадить волк в овце, то выносить все стадо»; «Аще оутнеть мечем… то 12 гривне за обиду» (Русская правда. Краткая редакция, ст. 4; ср. также характерное использование союза аще в библейских текстах — Законе в высшем смысле слова: Верещагин 1998. С. 149–151) и т. п. А. П. Новосельцев (1986. С. 26) справедливо считает, что древляне убили Игоря, так как он нарушил договор (ср. выше о «пакте») — собрал дань дважды.

Древлянские речи и далее в летописном сказании продолжают эту правовую тему. Древляне отправляют послов к вдове Игоря Ольге; они говорят княгине: «Мужа твоего убихомъ, бяше бо мужь твой аки волкъ восхищая и грабя, а наши князи добри суть, иже распасли суть Деревьску землю, да поиди за князь нашь за Малъ».

Противопоставление Игоря-волка древлянским князьям — добрым пастырям напоминает, прежде всего, о библейских образах и евангельских притчах — их образность характерна для всей древнерусской литературы. Ср. слова пророка Иезекииля о неправедных правителях Израиля: «князи его среде его аки волцы восхищающе похищения» (XXII. 27), — цитированные еще Иваном Грозным. Ср. также «Поучение о спасении души» из Хлудовского сборника XIV в.: «аки волци с буякы (буйный, дикий, жестокий. — В. П.) ходяще грабим чужая именья» (СДЯ, вып. 1. С. 325, и т. п.).