Владимир Петрухин - Русь в IX–X веках. От призвания варягов до выбора веры

Изучение официозной историографии в процессе становления исторической науки (методов критики источников) обнаруживало тенденциозность историков, особенно близких правящей элите. Облик «внимавшего равнодушно добру и злу» летописца, созданный А. С. Пушкиным, остался в истории романтической литературы. Знаменитый исследователь летописных сводов А. А. Шахматов писал накануне революционных событий 1917 г., что «рукой летописца управлял в большинстве случаев не высокий идеал далекого от жизни и мирской суеты благочестивого отшельника, умеющего дать правдивую оценку событиям, развертывающимся вокруг него, и лицам, руководящим этими событиями, — оценку религиозного мыслителя, чающего водворения Царства Божия на земельной юдоли — рукой летописца управляли политические страсти и мирские интересы» (Шахматов 2003. С. 538). Не менее скептически звучат слова В. О. Ключевского о варяжской легенде как об историографической конструкции — «очень недурно комбинированной юридически постройке начала Русского государства» в летописи (Ключевский, т. 1. С. 155).

Заметим, однако, что тенденциозность начального летописания, ориентированного на библейскую традицию, принципиально иная, чем тенденциозность позднесредневековых сочинителей. Для первых русских летописцев недопустимым было творение неизвестных Библии потомков Ноя, вроде Леха, Чеха и Руса и т. п. Е. К. Ромодановская, вслед за Д. С. Лихачевым, исследовала историческую природу вымысла в древнерусской историографии, отчасти реабилитируя «романтический» образ летописца. Древнерусскому писателю было свойственно стремление к «правдивости». «Вымысел» был невозможен, пока существовали независимые политические оппоненты и противники (летописание велось в разных древнерусских центрах, с самого начала — в Киеве и Новгороде. — В. П.). «Как только Москва подчиняет себе последнее «вольное» княжество — Новгородское, оказывается сломанной система «правдивого» официального летописания. Придворная историография начинает фиксировать лишь то, что необходимо великокняжеской власти и впервые получает возможность вводить «государственный вымысел» (термин Д. С. Лихачева. — В. П.) в историю, политическую легенду, публицистику» — речь идет о «Сказании о князьях Владимирских», конструкциях, связанных с идеей «Москва — третий Рим», историческом повествовании XVI в. (Ромодановская 1994. С. 61–62; ср.: Прохоров 2010. С. 251–256) [33] Я. С. Лурье назвал традиции, воплощаемые новгородским и московским летописанием XV в., «двумя историями Руси» (Лурье 1994). .

Неприемлемым для древнерусского летописца было и обращение к дохристианской мифологической традиции — этногоническому мифу об автохтонах: В. В. Иванов и В. Н. Топоров (1974) реконструировали «основной миф» балто-славянской традиции. Согласно реконструкции, праславянам (балто-славянам) был известен миф о женитьбе громовержца (в древнерусском пантеоне — Перуна) на женском персонаже, воплощающем землю/воду (в древнерусском пантеоне — Мокошь). В сюжет священного брака вмешивается змеевидный персонаж (продолжением этого персонажа считается древнерусский Волос/Велес), стремящийся похитить супругу громовержца. Потомством этого брачного союза должны были быть люди — славянские племена, подобно скифским племенам — потомкам змееногой богини. Естественно, монах-летописец не мог производить новый народ от древних автохтонных химер, языческая мифология была для него бесовскими «кощунами», славяне были потомками Ноя [34] Иная генеалогия предлагается в «Слове о полку Игореве», где «русичи» названы «Дажь-божьими внуками» — потомками языческого бога Солнца; эта конструкция несвойственна древнерусской книжности (см. далее — в главе XI, а также Аничков 2009. С. 407–421). Как уже говорилось (см. сноску 25), змееногие персонажи античной мифологии были известны древнерусским книжникам по переводным византийским хроникам (в том числе Хронике Иоанна Малалы), но и там они относились к доисторической эпохе и были истреблены, не оставив нечестивого потомства. В византийской традиции змееногая богиня стала хтониче-ским демоном — «Сциллой», чей образ сохранился на амулетах — змеевиках (Коваль 2007). .

На поиски библейской генеалогии славян были направлены усилия первого русского историка, составителя «Повести временных лет» [35] Книга писалась при поддержке проектов: «Хазарский каганат: взаимодействие с Византией, Востоком и Русью по археологическим и письменным источникам» Программы фундаментальных исследований секции истории Отделения историко-филологических наук РАН «Нации и государство в мировой истории», «История — миф — фольклор: книжные сюжеты в славянско устной традиции» по программе Президиума РАН, в рамках статегического развития РГГУ (подпроект «Человек в историческом контексте эпохи»). .