Иван Лучицкий - Феодальная аристократия и кальвинисты во Франции

Но это все еще не удовлетворяло партию оппозиции; ее требования шли еще дальше, и правительство принуждено было поставить рядом с указанными распоряжениями ряд новых, исполнение которых передавало всю власть в государстве в руки знати и городов. Оно обязалось возвратить дворянам все те замки, которые принадлежали им и которые были отняты у них правительством; восстановляло дворян во всех тех должностях и званиях, которыми они владели до 24 августа, возвращало в неприкосновенности все их права, вольности, привилегии и имущества. Вожди партии получали еще большие права: им обещаны были пенсии, и правительство обязалось принять на себя расходы для поправления их домов, улучшить их расстроенное состояние; за принцем Конде, королем Наваррским и Данвилем утверждалось действительное, а не номинальное только право быть губернаторами Пикардии, Гиени и Лангедока, и все они признавались правительством верными слугами короля, ведшими войну единственно в пользу государства. Им даны были обширные права и полномочия, делавшие их как бы независимыми владетелями их провинций, и правительство узаконивало этим тот строй, чисто средневековый, к восстановлению которого стремилась партия и гугенотов, и политиков. Удел герцога Алансонского был увеличен. Ему и его потомкам мужеского пола отданы были в полное и неограниченное владение провинции Анжу, Турень и Берри; король отказывался навсегда от всяких прав на эти области, обязывался не вмешиваться во внутреннее их управление и сохранял лишь за собою один титул, одно право — считаться верховным владыкою. Сверх того Алансону назначена была пенсия в 100 000 экю, и все его действия признаны законными. Армия, приведенная Конде на помощь дворянам, не осталась без вознаграждения: действия принца Казимира объявлены были полезными для государства, совершенными в его пользу, и правительство обязывалось уплатить ему 3 600 000 ливров, из которых половина уплачивалась немедленно.

Все это касалось лишь одной знати, но правительство не забыло и городов. Оно подтверждало за ними все те права, вольности и привилегии, которыми они пользовались в прежние времена, снимало с них обвинение во всех действиях, направленных ко вреду государства, во всех нарушениях законов государства и давало им право восстановлять все свои укрепления.

В заключение правительство обязалось не позже шести месяцев созвать Генеральные штаты и сверх того приказало всем чинам королевства принести торжественную клятву в том, что все постановления эдикта будут выполнены во всей строгости и точности и угрожало смертною казнью всем тем, кто каким бы то ни было образом нарушит эти постановления.

Оно признавало, таким образом, вполне законным восстановление старого порядка, санкционировало раздробление государства, и все это только четыре года спустя после того, как оно с такою надеждою на полный успех приказало в ночь на 24 августа подать сигнал к резне и истреблению и врагов веры, и врагов государства…

Известие о заключении мира разнеслось по всей Франции, и повсюду гугеноты торжествовали победу. Гугенотские города горели огнями [1800] Caujal M.-A.-F. Essais historiques sur le Rouergue. T. I–II. Limoges, 1824–1825. T. II. P. 439. , везде праздновалось прекращение разорительной войны. В Рошель курьер привез эдикт 24 мая, и немедленно же, в пять часов вечера, было созвано вече. Эдикт был прочтен всем жителям при звуках труб и барабанов, при выстрелах из пушек и непрерывной стрельбе из ружей. Вечером весь город был иллюминован [1801] Arcère L.-E. Histoire de la Rochelle… T. II. P. 16. .

Но это торжество было куплено дорогой ценой. Победа стоила жизни многих из даровитейших и энергических деятелей партии. Головы Монгомери и Монбрэна скатились под ударом палача, ценою их крови и крови их сподвижников была куплена победа; а многие из тех, кто остался в живых, увидели себя разоренными в конец. Этого мало. В среде партии обнаружилась с полною силою страшная болезнь, грозившая подорвать в конец силы партии: вражда буржуазии к дворянству усиливалась все более и более, и многие из знати увидели себя вынужденными смягчить условия мира, дать власти право внести в эдикт статьи, на которые они не согласились бы при других обстоятельствах. Будущее, несмотря на победу, представлялось в далеко не радужном цвете. А тут, рядом с неудовольствием гугенотской буржуазии против знати, развивалась постепенно вражда опять к той же знати со стороны католической массы, которая была выведена из себя тем страшным разорением, которое приносили за собой войны, и в глазах которой дарование эдикта, подобного эдикту, данному в Шатенуа, равнялось истреблению и поруганию католической религии. Всеобщий крик неудовольствия раздался по всей католической Франции.